Новым соседом Матеуша был молодой человек, похожий на студента или семинариста, с умным, серьезным, сосредоточенным лицом, по фамилии Манусь. Эта немного смешная, как бы детская, фамилия настолько не подходила к угрюмой личности соседа, что казалась скорее остроумным прозвищем.
Манусь не рассказывал о себе, о причинах, приведших его в этот «санаторий», вообще говорил мало и неохотно, словно не желал отрываться от своих напряженных мыслей. Вначале Матеуш был заинтригован его поведением и даже немного сердит, потому что третья койка в камере пока пустовала и Манусь был для него единственным живым существом, даже пауки или какие-либо другие насекомые здесь не водились. О чем размышлял Манусь, какие грехи вспоминал, что у него на совести — угадать было трудно, он никогда не молился, во всяком случае открыто, Матеуш не видел его ни коленопреклоненным, ни совершавшим, допустим, какие-нибудь религиозные обряды, но Матеушу все время казалось, что он размышляет о божественном, неземном. Даже пищу Манусь принимал сосредоточенно, благоговейно, как делают монахи и вообще набожные люди. Матеуш, не дожидаясь расспросов, рассказал о своем происшествии. Ему было интересно, что скажет Манусь, явно умный и образованный парень, возможно, он изучал юриспруденцию и знает тайны правосудия. Манусь выслушал его рассказ внимательно, но равнодушно.
— Бывает, — сказал он. — За бедой в лес ходить не надо, сама придет.
Дался ему, сопляку, лес. Матеушу не нужны его замечания и дурацкие изречения, он хотел просто поговорить, как человек с человеком, не обязательно даже о своем деле, раз это Манусю неинтересно, раз он эгоист, целиком поглощенный собой; поговорить о чем угодно, например, о спутниках или о войне в Алжире, лишь бы не молчать, в таких условиях молчание рождает мрачные мысли, а раздражение и сознание собственного бессилия действуют расслабляюще, как скрытая болезнь. Но Манусь, видно, плохой собеседник, возможно, он всегда был таким, не только здесь, в тюрьме. Люди бывают разные, и каждый имеет право оставаться таким, какой он есть, не только в нормальной жизни, но и в тюремных стенах.
— Ну и молчун же ты, — не выдержал наконец Матеуш, — не думай, что с такими барскими манерами тебе здесь будет хорошо.
— Почему вы ко мне придираетесь? — спросил Манусь с каким-то наивным изумлением и горечью.
Матеуш смутился, но просить прощения не стал. В конце концов здесь тюрьма, а не Версаль и не институт благородных девиц. «Пошел ты к черту, — подумал он сердито. — Тебе еще надоест играть в молчанку».
Это предсказание сбылось в следующий же вечер. Манусь вдруг обратился к нему:
— Знаете что, по-моему, вы можете отлично защищаться даже без адвоката.
— Почему? — полюбопытствовал Матеуш, хотя перед этим решил, что, если Манусь заговорит с ним, он ответит ему молчанием. Но Манусь затронул больное место и таким образом избежал наказания.
— А потому, — Манусь медленно цедил слова, как бы взвешивая каждое в отдельности, — что статья, по которой вы привлекаетесь, являет собой вершину демагогии и непоследовательности одновременно.
— Вы так думаете?
— Более того. — Манусь начал волноваться и потерял свой замедленный ритм, что было для Матеуша полной неожиданностью. — Более того, эта удивительная статья закона весьма смахивает на беззаконие. Вы только подумайте: государство продает водку за большие деньги, зарабатывая на этом миллионы, а потом наказывает людей за то, что они пьют. Если пить водку — преступление, то надо ввести сухой закон и наказывать за производство и продажу запрещенного товара. А так у вас сначала вытаскивают деньги из кармана, а потом вас же сажают за решетку, чтобы вы не слишком наслаждались жизнью. Где здесь логика? И самое главное — где справедливость? Вы меня понимаете?
Матеуш слушал Мануся с растущим разочарованием: после его фразы о том, что можно отлично защищаться без адвоката, он ждал совсем другого. А Манусь вот вздумал законы менять.
— Вот видите, вы молчите.
Матеуш хотел ответить, что его не интересуют дурацкие рассуждения, но сдержался, а то, чего доброго, Манусь опять обидится.
— Видите ли, может быть, вы и правы, но все это слишком отвлеченно.
— Почему? Ведь это очень просто.
— Нет, пан Манусь, не очень. Возможно, у закона и есть недостатки, я в этом мало понимаю, у меня другая специальность, в логике законов, о которой вы говорили, я не разбираюсь, не могут все разбираться во всем, так как это бы значило, что никто ни в чем не разбирается как следует. Но я полагаю, что раз существует закон, причем не навязанный насильно, оккупантом например, а просто нормальный закон, и раз я гражданин данной страны…