— Вот что, ребята, вы меня не знаете, со мной шутки плохи. Я могу любого из вас пристукнуть — ахнуть не успеете. Не советую задираться, некоторые уже пытались и горько сожалели потом.
— Хам! — проворчал Манусь. — Какой хам!
— Ты что сказал? А ну-ка повтори! — Матеуш снова подскочил к Манусю, готовый избить до полусмерти самонадеянного труса.
— Простите, — бормотал Манусь, — я не хотел вас обидеть. Я не вас имел в виду, а его. Это хамство — так поступать.
— Больше он так не поступит, ручаюсь. — Матеуш тяжело дышал. — А теперь выливай суп в парашу, есть я тебе его не дам, не надейся!
Кренжель выливал в парашу содержимое миски Матеуша, а из глаз его капали крупные слезы.
— Свой суп тоже вылей, да поживее! Посидишь денек без обеда, увидишь, как это приятно.
Кренжель медлил, и Матеуш засучил рукава.
— Сейчас я тебе помогу!
— Нет, нет, не надо, я уже. — Кренжель, продолжая плакать, долго и медленно выливал свой суп, а потом сунул свое заплаканное лицо в миску и облизал ее. Вид у него был настолько жалкий, что Матеуш на какое-то мгновение почувствовал укоры совести — быть может, бедолага и впрямь сумасшедший, — но тут же ожесточился снова.
— Жри теперь из параши, если голоден, — сказал он.
— Верно, пусть жрет из параши, — обрадовался Манусь и подмигнул Матеушу, а тот почувствовал такое отвращение, какого ему никто еще никогда не внушал. Захотелось окунуть Мануся головой в эту же парашу, но Матеуш сдержался и лишь сказал грозно:
— Молчи, теоретик, тебя не спрашивают.
Ночью Кренжель кричал во сне, вскакивал, звал кого-то странным ласкательным женским именем, бился и стонал, и Матеуш всю ночь не спал, опасаясь, как бы Кренжель не сделал над собой чего-нибудь; Матеуш теперь был уверен, что Кренжель не симулянт, недоумевал, почему такого душевнобольного человека держат в тюрьме, а не в больнице, и решил обратиться к тюремным властям.
Надзиратель, выслушав все, показал кукиш.
— Мы эти штучки знаем.
Но тут Кренжель внезапно пнул надзирателя ногой в живот, выскочил из камеры и заперся в умывальне, навалившись на дверь изнутри. Пришлось позвать на подмогу второго надзирателя, вдвоем они выволокли Кренжеля, присмиревшего и покорно следовавшего за ними.
Когда Матеуш с Манусем вернулись с прогулки, Кренжель был уже в камере. Он сидел на полу в каком-то странном жилете, спрятав руки за спину. Оказалось, что на нем смирительная рубашка, при которой невозможно шевелить руками. Ладони были засунуты в укрепленные сзади на поясе капканчики, похожие на кандалы.
— Остроумное приспособление, — сказал Манусь, и Матеушу снова смертельно захотелось окунуть его напомаженную голову в парашу.
— Тебя били? — Матеуш наклонился над Кренжелем, но тот, словно его ударило током, подпрыгнул вверх, упал и начал сидя кружиться волчком, болтая ногами в воздухе, изо рта у него текли слюни, из глаз слезы, но он не кричал, продолжая кружиться, приблизился к стене и теперь бил в нее каблуками с неслыханной скоростью, как заведенный, туфли у него свалились с ног, но он продолжал бить голыми пятками, на стене показалась кровь. Матеуш кинулся к двери и начал колотить в нее кулаками и сапогами.
— Стража! Сюда! Стража! — кричал он, и ему казалось, что Манусь за его спиной хихикает и потирает руки.
Наконец пришли надзиратели и взяли Кренжеля, он не сопротивлялся, перестал плакать и вроде даже был доволен, что за ним пришли.
— Его надо положить в больницу, черт возьми, — сказал Матеуш.
— Я же говорил, что это палачи.
— Заткнись, Манусь, не с тобой разговаривают.
Кренжель вернулся к вечеру без смирительной рубашки, странно кроткий и гибкий, ноги ставил так, словно шагал по раскаленным углям, и сразу же свалился на койку. Он был весь мокрый, так вспотеть невозможно.
— Тебя били? — спросил Матеуш.
Кренжель отрицательно покачал головой и попробовал улыбнуться.
— А это? — Матеуш дотронулся до его мокрой одежды.
— Меня окатили водой. Из шланга. — Кренжель снова начал смеяться, пока не поперхнулся. Потом лежал тихо, к ужину не притронулся.
— Съешь ты, — говорил он Матеушу. — Я ведь один раз съел твой суп.
Но Матеуш есть не стал; ночью он несколько раз подходил к Кренжелю. Тот лежал спокойно, но не спал, открытые глаза его блестели в темноте.
— Не можешь уснуть?
— Я иногда не сплю целыми неделями, — шепнул Кренжель, и в его шепоте сквозил ужас.