Ввели первого свидетеля, того, в тирольской шляпе, но здесь он выглядел совсем иначе, вырядился, словно орден получать пришел, галстук бабочкой, в нагрудном кармане белый платочек, манжеты белоснежные, профессия — журналист, судимостей нет, что, впрочем, видно сразу, обещает говорить только правду.
И говорит, что только собственная выдержка спасла его от смерти, подсудимый целился в него из боевой винтовки, но он крикнул, позвал товарищей и подсудимый испугался, передумал его убивать. Есть ли вопросы к свидетелю? Да, у Феликса есть вопрос:
— Почему свидетель застрелил мою собаку и ничего не говорит об этом?
— Вопрос снимается.
— То есть как снимается?..
— Подсудимый, я призываю вас к порядку.
— Гражданин судья, но я хочу что-то сказать.
— Говорите.
— Я не целился в него, в свидетеля то есть, это он в меня целился, а я отступал.
— Но с ружьем, наведенным на него? Не так ли?
Феликс Туланец посмотрел на стол, где лежали вещественные доказательства — пружинный нож и гильзы, наморщил лоб и, казалось, потерял дар речи.
— Ну, отвечайте.
— У меня не было никакого ружья. Неужели этот нож — по-вашему, оружие?
Теперь дар речи потерял судья, он взглянул вопросительно на прокурора, на заседателей, наконец, на защитника, но тот выглядел, словно чем-то подавился; в зале зашептались, все смотрели на Феликса с большим любопытством, и это придало ему храбрости.
— Как так, подсудимый? Значит, у вас не было винтовки типа «маузер» с обрезанным прикладом?
— Не было. — Он вызывающе глянул на свидетеля, который так хвастал своей выдержкой, а теперь был совершенно ошарашен, беспомощно пожимал плечами, словно давая всем понять, что ничего не понимает; вот дурак.
— У меня не было ружья, эти господа все выдумали, ведь если б у меня было ружье, я бы его не проглотил, оно бы лежало здесь на столе.
— Сейчас, сейчас. Во время следствия вы говорили другое.
— Говорил.
— Значит, вы говорили неправду?
— Неправду.
— Почему?
— Меня заставили.
— Кто?
— Следователь.
— Каким образом?
— Ну, он все твердил, что, если я не признаюсь, будет еще хуже. И адвокат то же самое повторял.
— И вы не подстрелили кабана?
— Нет.
— А кто подстрелил?
— Не знаю. Может быть, эти господа. У них не было разрешения на отстрел кабанов, сезон на кабанов еще не начинался, но они стреляли, а потом увидели свидетеля и придумали всю эту хреновину.
— Подсудимый, я вторично призываю вас к порядку.
— Я ничего особенного не сказал.
— Значит, то, что вы говорили раньше, было неправдой? Тогда вы, быть может, теперь расскажете, как было на самом деле?
— Ну, я пошел в лес.
— Зачем?
— Просто так. Люблю ходить в лес. Это никому не запрещается.
— Любите. Ну ладно. Дальше?
— Когда он, свидетель то есть, стал целиться в меня, а я уже раньше слышал выстрел и испугался, значит, когда свидетель стал целиться, я в кусты и — к Желтому пруду.
— Вы убежали. Почему?
— Потому что боялся. Всякий убежит, когда в него будут целиться из ружья.
— Бежали до самого острова, чуть не утонули. И вся эта паника оттого, что вы ни в чем не повинны и ваша совесть совершенно чиста?
— Да.
Кто-то в зале засмеялся, прокурор тоже с трудом сдержал улыбку, и Феликс поспешно добавил:
— Ну, я думал, что они, может быть, нашли мои силки, у меня их было в лесу несколько штук, этого я не отрицаю.
— Значит, вы занимались браконьерством не только с оружием в руках?