В мастерской слишком много света, это шокировало Бориса, как иногда шокирует на кладбище обилие солнца и цветов. Груды полотен, сваленных в кучу, пустые рамы, которые никогда уже не будут заполнены, незаконченные и только начатые скульптуры, кладбище неосуществленных или грубо, вчерне воплощенных замыслов, галерея голов с удлиненными ушами и выступающей челюстью, ряд глиняных физиономий, совершенно чуждых, не вызывающих никаких чувств, кроме изумления, что когда-то он целыми часами корпел над ними, пытался вложить в эти маски свои мысли, свою тревогу и сарказм, свою бессонницу; они не сохранили ничего и теперь стояли мертвые, случайные, безликие. Подготовительные этюды проекта памятника героям, смешные детские сооружения из песка на пляже; очень хорошо, что решили делать памятник по проекту, завоевавшему на конкурсе третью премию; Борис не знал того проекта, но уж наверное тот был разумнее, чем его, кто-то другой заполнит камнем одно из пустых мест в этом нелепом городе, оставит свой след, спасет себя от забвения, о чем так отчаянно мечтал поэт-лунатик; Борис не стремится уже спасать никаких следов, он бы еще хотел, очень хотел быть кому-нибудь полезным, но не иллюзорно, а по-настоящему полезным, нужным, необходимым, например Здисе, чтобы она не плакала тайком, Эве и Магде, чтобы им не приходилось стыдиться отца-калеки; или заниматься совсем другим делом, от которого даже чужим, незнакомым и безымянным была бы реальная польза — шить сапоги, рубашки, что-нибудь, без чего нельзя обойтись, без памятников люди обходятся прекрасно, не замечая их отсутствия, даже возможности их существования.
Борис проводил в мастерской почти целые дни, пытаясь сконструировать портативную подставку под ружье, которую он мог бы носить с собой и использовать при надобности, он знал, что на мелкую дичь, на зайцев и птицу ему больше охотиться не придется, там надо стрелять с ходу, мгновенно, но из засады на крупного зверя, с подставкой — это еще реально. Он обдумывал, как лучше всего носить ружье, разучивал приемы, целясь в собственное отражение в громадном зеркале, он отлично развлекался. Иногда забегала Здися, останавливалась на пороге, словно опасаясь войти в мастерскую, и говорила:
— Ты ничего не делаешь. Все еще ничего.
Он смотрел за ней потом из окна в боковой стене, Здися садилась в машину легко, изящно и немного торжественно, вызывающая и гордая, уезжала, не оглядываясь на его чердак, в каждом ее жесте сквозило чувство собственного достоинства, элегантная женщина, садясь в «вартбург», должна обладать чувством собственного достоинства и превосходства над другими; красота и молодость, пусть не первая, но умело подчеркнутая, автомобиль и свобода — что еще нужно женщине? Подъезжая к кафе «Капри» на сверкающем, покрытом новым лаком «вартбурге», она импонирует любому мужчине, импонирует также себе самой, а человек именно тогда полностью счастлив, когда он импонирует сам себе; молодые бездельники и стареющие эротоманы лезут из кожи вон, чтобы попасться на глаза блондинке с «вартбургом», но та делает вид, что не замечает их, ныряет в глубь кафе, бездельники осматривают машину, она свежевыкрашена, без каких-либо следов аварии, в кабине нет кровавых пятен, машина молчалива и равнодушна, это только на виске остался шрам, на виске того, кто прежде сидел за этим рулем, привлекая взгляды девиц и стареющих жен, взгляды, буквально шокирующие своей недвусмысленностью; у машины нет шрамов, в кафе не пахнет больницей, не пахнет красками и гипсом, пахнет кофе, и нет здесь угрюмого типа с парезом плеча, который целится в свое отражение в зеркале, есть лица довольных людей, ведущих себя так, словно они совершают магический обряд, — но это в глубине зала, а рядом холеная физиономия приятельницы или восхищенное, умильное лицо приятеля, предупредительного, не сводящего с нее похотливого взгляда, но она ничего этого не замечает, к чему — вот он, новый образ жизни Здиси, и ничего плохого в этом нет, никто не может сказать, что она отделалась от мужа, он сам от себя, так сказать, отделался, не ее вина, что так получилось…
— Ты убегаешь от меня, — сказала она один или несколько раз, но ему казалось, что в ее словах нет ни разочарования, ни упрека, а только констатация не слишком огорчительного факта.