— Сапожники, сапожники!
Это были беззлобные, пожалуй, даже сочувственные окрики, но и они раздражали, напоминали о поражении, о котором хотелось поскорее забыть.
На прогулке Манусь, увидев их издали, захлопал в ладоши, бурно выражая свою радость, и это было Матеушу обиднее всего, он пожалел, что Манусь далеко и нельзя съездить ему по физиономии, как тогда в следственной тюрьме.
— Здорово ты ему, видать, насолил тогда, — заметил Феликс.
— Это ничтожество, какой-то одержимый, ходячая зависть!
Их вызвали к начальнику; ничего хорошего это не сулило. Теперь, видно, вторая, оборотная часть обещания будет выполнена без визы министерства. Всегда так бывает: хорошее надо ждать, а плохое само приходит.
— Ну что ж, получим «вахту», авось выдержим, — храбрился Феликс.
— У меня нет никакого желания эту «вахту» отбывать. Все пойдут дышать воздухом, а мы, черт побери…
— Тоже мне воздух, дождь да дождь…
— Ну, так как, мастера? — Начальник был в хорошем настроении. — Не удалось?
Они молчали, поглядывая друг на друга.
— Отпуск я вам дать не могу, сами понимаете. Но пошлю на другую работу.
«Что это он задумал? — забеспокоился Матеуш. — Просто развлекается или свинью хочет подложить?»
— Работа хуже, чем ремонт часов, под открытым небом, а небо сейчас неласковое, но все же это работа. Хлеб убирать умеете?
— Конечно, — вырвался Феликс.
— Вот и хорошо. Такие нужны родине, а точнее, госхозам.
Матеуш вспомнил, что ему приходилось видеть на полях людей в серой потрепанной форме, работавших под охраной. Он сочувствовал тем людям, хотя немножко презирал их, а сейчас обрадовался, что будет на их месте, хотя этого в известной степени следовало бы стыдиться, тут был элемент неуважения к себе, но он даже мысли не допускал, чтобы отказаться от такого предложения, это было бы неразумно и к тому же бестактно по отношению к тюремным властям, которые не только не наложили на них взыскания, но еще и оказали доверие: это все же доверие, ведь если конвоир и будет их сопровождать, то все равно известно, что начальство не пошлет на работу вне тюрьмы потенциальных беглецов и всякую шушеру, с которой могут быть неприятности.
Шестеро заключенных в возрасте не старше сорока лет отправились за город к железнодорожному переезду, там их ждала подвода из госхоза; кучер, старый дед, поглядывал на заключенных исподлобья и все отодвигался на самый край, словно боясь подвергнуться нападению или заразиться. Заключенные взобрались на подводу, конвоир с автоматом сел с краю.
— Лицом ко мне, — приказал конвоир. И они, плотно прижатые друг к другу, послушно повернулись.
— Поехали.
Старик тронул вожжи, не переставая поглядывать на своих пассажиров. Ветер сорвал с него шляпу, старик пытался поймать ее и чуть сам не свалился в канаву.
— Тпру-у-у-у! — крикнул Матеуш.
Феликс хотел спрыгнуть за шляпой, но конвоир остановил его:
— Без тебя обойдется!
И старик заковылял к канаве, не переставая оглядываться. Кто-то из заключенных рассмеялся, старикан действительно был забавен.
— Чего смеетесь над стариком? — пробурчал Матеуш. — Нет ничего смешного.
— А тебе жалко, что ли? Нельзя же все время плакать, — огрызнулся Феликс.
Дождя еще не было, но чувствовалось, что он вот-вот пойдет, и лишь ненадолго, чтобы отдохнуть, повис в воздухе; в открытом поле резкий холодный ветер дул со всех сторон, заставляя торопиться. Надо было переставлять копны почерневшей пшеницы, поворачивая снопы мокрой стороной наружу; если в течение ближайших нескольких часов не пойдет дождь и продержится ветреная погода, колосья немного обсохнут и можно будет их обмолачивать, а зерно потом досушится в зернохранилище, правда, это уже не будет зерно высшего качества, эти госхозы никогда не успевают управиться вовремя.
— Тебе-то какая печаль, Матеуш, — болтал Феликс. — Если бы они успели, нам бы не было работы. Слава богу, что не успели.
Феликс, конечно, был прав, но смотреть, как пропадает зерно, тоже не ахти какая радость, даже если это зерно не твое, не тобою посеяно и ты не хозяин, а всего-навсего арестант, случайно попавший на поле, вроде как для передышки. Матеуш работал старательно и даже заботливо, растрепывал слипшиеся колосья, чтобы их лучше ветерком обдувало, поглядывал на небо, не хлынет ли дождь, радовался светлым полоскам неба среди туч, поправлял кое-как поставленные своими же братьями-заключенными стога, тронутые плесенью снопы откладывал и потом ставил отдельно. Феликс поначалу все пожимал плечами, глядя на эту чрезмерную старательность, но потом сам увлекся и последовал примеру Матеуша.