Месяц спустя после этого выступления Михаил Иванович приехал в Верхнюю Троицу на открытие Народного дома, построенного по его инициативе.
Народный дом — тогда еще диковинка — сиял свежеоструганными стенами. Вокруг него толпился народ. Вся Верхняя Троица оказалась запруженной подводами — с самого утра начали съезжаться гости из окрестных деревень.
Открывая Народный дом, Калинин поздравил односельчан и с созданием колхоза. Со свойственной ему прямотой он предупредил, что не все хорошо будет поначалу, придется повоевать с трудностями.
Сам Калинин первым записался в артель и до самой смерти числился первым в списке ее членов. Ему даже трудодни начисляли, когда, приезжая в отпуск, он выходил на полевые работы.
На следующий день после открытия Народного дома состоялось заседание правления. Шесть часов, не вставая, Михаил Иванович толковал с колхозниками. Обсоветовали и обсудили каждый вопрос. Калинин подчеркивал, что вступление в артель дело добровольное, предостерегал от возможных ошибок.
Михаил Иванович не напрасно предупреждал земляков об ошибках. Из материалов приемной, из жизненных наблюдений он знал, что в таком большом и сложном деле ошибки могут быть. В Троице сначала намечали обобществить весь мелкий скот и даже кур! А в некоторых районах страны партийные и советские органы в погоне за сокращением сроков коллективизации допускали еще большие перегибы: принудительно привлекали крестьян в колхозы, а тех, кто отказывался, «раскулачивали» и лишали избирательных прав. Руководители Московской области стали требовать от коммунистов села закончить коллективизацию к весне 1930 года, хотя области для этой работы предоставлялось по крайней мере три года.
Перегибами воспользовались кулаки. По их наущению крестьяне резали коров, свиней и других домашних животных, чтобы не отдать их в колхозы. Перегибщики, таким образом, добились того, что поголовье скота в стране за один год катастрофически сократилось.
Эти ошибки были исправлены партией.
И уже XVI съезд партии отметил, что в районах сплошной коллективизации все колхозное крестьянство стало прочной опорой советской власти.
До 1930 года, пока жива была мать — Мария Васильевна, Калинин ежегодно проводил свой отпуск в Верхней Троице. Приезжал он обычно к покосу и сразу же выходил на работу. В простых сапогах и белой косоворотке он ничем не отличался от других колхозников, когда ранним утром шагал в ряду со всеми, широко взмахивая косой. Вечерами с непревзойденным мастерством — старики завидовали! — он отбивал косы.
Любил Михаил Иванович ходить по грибы, ловить рыбу. Отдых он признавал только активный, в работе, отличной от той, умственной, что ему приходилось вести в городе.
Не обходилось, разумеется, и без приемов. Прослышав о приезде Калинина, приходили крестьяне из соседних деревень, приезжали горожане из Твери, из Кашина.
Однажды летом (это было еще до создания колхоза) навестили Калинина весьма интересные гости.
Еще перед отпуском Михаил Иванович прислал матери новенькую, отечественного производства веялку, но она быстро сломалась. И вот, приехав отдыхать, он стал чинить ее, время от времени пуская в ход. Шум машины собрал довольно большую группу односельчан. В это время возле ворот звонкий мальчишеский голос восхищенно воскликнул:
— Тро-ойка!
Позванивая бубенчиками, к воротам лихо подкатил запряженный тройкой лошадей великолепный экипаж.
В деревне еще не видывали таких картинных сказочных троек, и все бросились к воротам взглянуть на нее. Поднялся с земли и Калинин. А навстречу уже шли двое. Первый, повыше ростом, улыбаясь протянул руку. И Калинин узнал Альберта Риса Вильямса, американского писателя, друга Джона Рида.
Второй — помоложе, с пышной белокурой шевелюрой и простым красивым лицом — тоже показался ему знакомым. Этот второй протянул руку и сказал:
— Сергей Есенин.
Калинин поздоровался, попросив гостей подождать, пока он закончит починку.
Гости внимательно наблюдали за его работой. Вильяме был несколько смущен. И зачем Есенину потребовалась эта тройка? Очень неудобно приехать к такому простому человеку в роскошном экипаже. Есенин же, который, по свидетельству Вильямса, приехал для того, чтобы попросить у Калинина квартиру в Москве, чувствовал себя уверенно.