И это обращение, ласковое и нежное, которое им вместо имени стало. Откуда вчера выстрелило в нем? Из каких глубин памяти? Из каких недр сознания?.. Или собственного непознанного? Так любимую называют, дорогую и близкую, а не случайную подопечную, даже если успокоить ее хочется.
И все же не мог обратиться к ней иначе. Тем более сейчас. Понимала ли она ценность этого обращения? А насколько это для Захара важно? Слишком много вопросов, как для суток знакомства. И чересчур насыщенно ощущение простого объятия, восприятие, как она медленно, но уже свободней дышит носом, щекоча этими вздохами его шею. Ее пальцы так и лежат на его лице, тоже вроде отогреваются понемногу.
А ярость на тех, кто был повинен в ее испуге, пусть и не помнит Лэля еще ничего, клекочет, бурлит глубоко внутри.
И вдруг она медленно отклонила голову, будто пыталась на него «глянуть», не стараясь отстраниться из объятий, что Захар так и не разжал. И что-то совсем новое, иное появилось в самом выражении ее лица, повороте головы, самой позе. Испуг как ушел, стекая с них обоих, исчезая. А Лэля все в него «всматривалась».
— Ты слукавил, говоря, что не уникален. Ты очень опасный, да, Захар? — тихо прошептала девчонка. Не с вопросом, утверждая.
Он не понял ее эмоций, однако, казалось, страха не было. А вот напряжение он ощущал.
— Не для тебя, Лэля, — отмел уверенно и веско, понимая, что в тон понемногу прорывается рокот, минуя его контроль. — Не для тебя… Да и ты не так проста, похоже, — усмехнувшись, поймал ее подбородок пальцами, вглядываясь. Но взгляд девушки оставался слепым. Проницательная. — В корень зришь, выходит.
Она моргнула.
— Так не вижу же ничего… — растерянно выдохнула, не пытаясь избавиться от его прикосновений, наоборот, как льнула больше.
— Не о тех глазах говорю, Лэле. Зрящая? — внимательно… не смотрел, нет, скорее к ее сути прислушивался.
А она прикусила губу, словно внутри нее самой что-то откликнулось, и теперь вглубь себя заглянула.
— Не уверена, что помню, о чем ты, Захар, — отозвалась тем же тихим тоном, — но мне будто бы знакомо и близко то, о чем ты говоришь… Пусть я смысла и не помню, — тяжко вздохнула, отпустив наконец его лицо, и потерла свой лоб, словно взбодриться хотела.
Он не настаивал, видел, как ей сложно. Да и заметил, что утомилась уже.
— А хоть что-то помнишь о прошлом? Или вообще провал? — вернув легкость и не давя больше, он все же разжал руки, освобождая ее.
Кто б его предупредил, как это окажется чертовски тяжело! Пальцы сами потянулись назад, за ней, за самим ощущением этим…
Поднялся, забрал ее поднос, отставив на столик, вернулся к своему стулу напротив дивана.
Говорил открыто и свободно, не настаивая, допуская, что ее воспоминания не так легки, как можно было бы предположить, глядя на наружную красоту. Все эти неосознаваемые оговорки… Может, не только недавние события вспоминать его Лэле не хочется…
Внутри так и не утихла, ворочалась приглушенная ярость, которую сам подогревал такими догадками. Слишком живой, чересчур насыщенный отклик на другого человека. Не помнил такого, не знал ранее.
— Как хлеб печь, вспомнила вот, — искренне улыбнулась тем временем она, откинувшись на подушку. Ее явно утомили эти эмоциональные качели. — Само в памяти всплыло, поэтапно. И руки помнят, — она вновь потерла виски, глаза, зевнула, прикрывшись ладошкой.
А он до сих пор ощущал прикосновение этих пальцев к своему лицу. И почему-то появилась мысль, что не так и сложно починить печь в доме. Там и мороки часа на три. Просто надобности не было в этом последние пару лет ни у отца, ни у самого Захара. Казалось, Лэлю действительно порадует возможность взяться за хлеб.
— Кто тебе сказал, что ты обычная и некрасивая, лэля? — спросил, словно мимоходом, в том же тоне, предполагая, что вот так, между делом, ее воспоминаниям будет легче появляться на свет. — Родные?
— Не помню точно, — между ее бровями пролегла тонкая складка, и пальцы сильнее стали давить на виски, будто головная боль вернулась. Зря углубляется? — Я вроде всегда это знала, с детства. Мать?.. Нет, какая-то другая. «Немать» и другие дети следом говорили… Голова так сильно болит, — вдруг прошептала Лэля настолько жалобно, что он уловил и воспринял отголосок этой напряженной болезненности.
Разорванные слова, без структуры. Вроде больше получилось все из-за того, что он настоял, а она хотела ему ответить. Но вспоминать было сложно и больно, ранило ее. И породило только все новые вопросы.