— Но он даже не гавкнул ни разу, — удивилась Лэля, чувствуя, как отпускает понемногу, разжимается что-то за грудиной, растекается от его рук тепло по ее плечам, расцветает огненным цветком в животе.
А она все пыталась сосредоточиться на том, что он говорит. Как-то соотнести это с тем ужасом, что натерпелась. Совершенно безуспешно, кстати.
— Ясное дело, я же тренировал его по программе, истинный служебный пес! — хмыкнул Захар таким тоном, словно ему смешно стало от ее удивления. — Он голос подает только по команде. Или когда совсем экстренная ситуация. Ты — не тот случай. Я ему сразу же твои вещи давал и с запахом знакомил, когда ты только появилась у меня. Он тебя охранять должен… Ведь не напал на тебя, лэля? — Захар чуть отклонил ее голову, потянув легонько за волосы на затылке. Словно в черты вглядывался.
Она задумалась, если честно, больше внимания в этот момент уделяя догадкам, как близко их лица сейчас?
— Нет… Если подумать — нет… Сейчас, когда ты сказал… Наоборот, он будто не позволял мне с лестницы спуститься, когда я случайно на ступеньке упала, споткнувшись. А он… Блуд, просто дальше не пускал. Теперь мне так кажется, — даже немного застыдившись своей паники и покраснев, поняла Лэля. — Не нападал.
— Хорошо, — Захар снова стиснул ее с неимоверной силой. Прижался теперь скулой к ее виску. — Все равно, прости, моя ненаглядная, что так переполошил. Моя вина, не продумал… Завтра тебя с ним познакомлю официально, так сказать, — усмехнулся, судя по интонациям, Захар. — Моя вина, что тебе такой страх довелось испытать… Извини!
— Нет, что ты!.. — попыталась подобрать слова, кинувшись убеждать его, что сама же на улицу подалась.
Но вдруг все, о чем говорили, даже ее страх и пережитое, стало неважно.
Умолкла на полуслове, в который раз за вечер окаменев. Потому что она ощутила, как Захар прижался губами к ее брови, извиняясь будто бы.
Простое касание, легкое… Но и такая жажда ощутилась в его жесте! Жидкий огонь лавы! Словно волной от его нутра по ее нервам прошла. Просто сжигающая потребность коснуться, пометить… Отозвалось в ней тяжелым, непонятно-созвучным эхом.
Ни разу еще так не делал.
И Лэля двинуться не может. Даже дышать перестала.
Захар застыл, словно тоже на нее настроен, — уловил все, вслушивается.
— Извини… — совсем другим тоном выдохнул, тем своим глубоким, чуть рокочущим тембром. — Напугал, — не спрашивал, как-то невесело констатировал. — Контроль совсем теряю над собой около тебя, лэля моя. Ты со мной что-то необъяснимое творишь… Никогда такого не было. Но напугать больше не хотел…
— Не страшно, — тихо и хрипло прошептала, вдруг поняв, что во рту пересохло все, как в пустыне.
Жажда! По воде ли только?.. Нет! Вообще не по влаге! По этому мужчине, что сейчас так жадно обнимает!
— Мне не страшно, Захар! — покачала головой, запрокинув лицо опять. — Не с тобой…
Ощущала огонь его кожи, тепло его рук, продолжающих обнимать ее так же надежно и крепко, но и немного иначе теперь… В миг изменилось что-то неосязаемое, неописуемое, что лишь на уровне инстинктов уловить можно… Будто Захар свое взял… Держал ее, как то самое «бесценное и ненаглядное», какой недавно назвал, обескуражив и сбив с толку.
— Уверена? — наклонился еще ниже?
Его голос хриплый, пульсирующий низкой частотой, касался ее кожи почти так же реально, как его ладонь. Гладил, тревожил, распалял неведомые еще Лэле эмоции.
— Да…
Больше она не успела ничего сказать. Да и не до слов стало совсем! Потому что в этот раз жадные и твердые, требовательные губы мужчины накрыли ее удивленно распахнутые…
Момент! Вспышка эмоций! Какой-то темный взрыв в ее полуслепых глазах! И все отступило на второй план! Не осталось ничего существенного или важного вне пределов сильных мужских рук. Они стали ее единственной опорой, пределом границ его тела, его рта, бушующей алчной потребности и жажды, что чувствовала в каждом касании губ и языка Захара!..
Лэля задохнулась в который раз за вечер, но теперь совсем от иных эмоций. Застонала, захлебываясь жаждой, что исподволь возникла, а теперь нарастала, сотрясала все в ее теле подобно лавине в горах!
— Захар! — выдохнула ему в рот, если честно, полностью утратив понимание себя и его по отдельности, рухнув в новое и неведомое осознание их общности.