Вновь движение там. И… вроде, лисий хвост увидела. Пес вновь гавкнул.
Усмехнулась против воли. Даже зверье боялось буйства природы, пряталось, искало укрытия. И лиса, видно, в свою нору устремилась.
Придержала собаку.
— Тише, Блуд. Мы не на охоте. Мы Захара ищем, — пытаясь перекрыть рев ветра и грома, напомнила псу, все же не покинувшему ее, несмотря на охотничий азарт.
А сама торопливо шла по дорожке, сопротивляясь ветру, который, как и пес, будто назад ее подталкивал, желая, чтобы Лэля вернулась. Рубашка, которую Захар дал ей для поездки, обычная, хлопковая, темная, трепыхалась, парусила, больно ударяя по бокам. Один рукав, что ей также утром подвернул мужчина, сейчас раскрутился, мешаясь с шерстью Блуда под пальцами. Волосы лезли в лицо. Ветер кидал пряди в глаза, в рот, в нос, они липли к губам… А она только нетерпеливо откидывала пряди за спину, а сама вглядывалась в темный лес. Но тот не казался привлекательней или безопасней, лишь пугал больше буйством грозы и стоном деревьев. Как ей искать там Захара? Сумеет ли пес учуять запах? Да Лэле даже ступить под сень этих гнущихся огромных деревьев страшно!
И тут в голову пришла очень странная идея. Какая-то запредельная даже. Глупая, возможно. Но… Она вспомнила то, что случилось накануне, как сама выбежала на крыльцо, когда его голос почудился, и…
— Захар! — оглядываясь по сторонам, изо всех сил закричала Лэля, все еще чувствуя, что надо вернуть его любым способом. — Захар!
Как он должен был ее услышать, если она сама себя за свистом ветра в могучих деревьях, раскатами грома и бурлением реки не слышала, Лэля предпочитала не думать. Так что да, хорошо, это, вероятно, была глупая идея. И все же…
— Захар!! — другой у нее не имелось.
Ну, кроме того, что сейчас она все же собиралась велеть Блуду привести ее к своему хозяину. Но не успела. Потому что еще раз крикнув:
— Захар! — и уже опустив голову к псу, внезапно осознала, что слишком громко вышло…
Она этот свой крик великолепно услышала.
А вот ветер и гром — нет.
Деревья перестали шататься, словно сотрясаемые невидимым великаном зубочистки. Даже трава уже не напоминала волны на море. На поляну как упала, придавила голову Лэле, тишина. Тяжелая, ненастоящая и чуждая, казалось, после того шума, что бушевал вокруг всего мгновение назад. Даже ветра не было, воздух неподвижный. И какой-то… излишне острый… Озон?.. Да, запах озона стал чересчур резким! А волоски на коже Лэли встали дыбом. И на затылке тоже…
Блуд заскулил протяжно и тихо, подавшись к ее руке.
И тут она услышала гул. Негромкий, но такой… неестественный, что ли.
Ощущая какой-то иррациональный ужас, Лэля медленно подняла глаза от пса. И застыла, будто парализованная: чуть выше ее головы, совсем недалеко, может, шагах в трех, над поляной завис небольшой кобальтово белый, как раскаленный шар. Казавшись живым, он пульсировал, переливался и потрескивал, наполненный электричеством…
Шаровая молния! Слишком близко, у нее зудело лицо от разрядов в воздухе!
*Трясця — укр., чтоб тебе пусто было (примерное значение)
Глава 12
Некое первобытное ощущение трепета, даже не страх, что-то совсем иное, сковало все члены. Лэля и пошевелиться сейчас не смогла бы, кажется. Блуд, жалобно фыркая, прижимаясь к ее ноге, припал к земле. И то умнее сделал! Но тоже не убегает, не бросает, замер.
А она торчит, как столб, на открытой поляне, и не пытается сдвинуться в сторону, заворожено глядя на этот раскаленный шар «живой» энергии! И стойкая, твердая уверенность, что уже было так…
…Только Лэля маленькая очень, а рядом мать. И они стоят посреди поля, как под гипнозом, не в состоянии ничего сделать, хотя бы в сторону отступить. Как две приготовленные жертвы для могучей стихии, чтобы утихла, успокоилась, дальше не гневалась на землю и людей. Не в состоянии шаг сделать, сознание в ступоре, мышцы как заморожены, все тело непослушное, словно чужое… Мать тогда так и осталась там, лежать на том поле. Вспомнила, и сейчас захлебнувшись слезами. А Лэля… ее другой силой накрыло, обожгло огнем такого же кобальтового шара, делая еще более иной, совершенно не похожей на ту, что была ранее, превращая в полного изгоя!
Шар чуть приблизился, показалось. Как подплыл по воздуху. Узнал, может?.. Хмыкнула невольно. Господи, святый боже! Худшее время выбрала, чтобы вспоминать что-то!
А рука даже не дернулась перекреститься, хоть рефлекс, выработанный побоями, отозвался в мышечной памяти. Слишком страшно… Нет, не могла найти слова. Трепет перед зависшей, как пленившей ее, медленно двигающейся вверх-вниз по небольшой траектории… настоящей бомбой, не иначе! И сейчас сдвинуться не выходит, будто в детстве. Только дрожь пса, жмущегося к ее ноге, чувствует. Саму трясет, глаза слезятся, больно от такой яркости белого, но Лэле это не подвластно.