Выходит, да, по его собственному праву и пониманию.
Молниеносно? Можно и так сказать. Только, похоже, в ее… их жизнях очень многие ключевые события с молниями и грозами связаны, что реальными, что образными.
Пусть и будет так.
Кто такой Артем-Сармат, Лэля помнила. Его друг из полиции. Захар ему утром вчера звонил после завтрака, описывал кого-то, на ноутбуке вроде что-то делал, согласовывая с этим полицейским. Лэля тогда еще не видела, так что уверенно сказать не могла. Как поняла, их связывали крепкие узы еще со времен совместной службы в армии, потому не сомневалась, что Захару действительно все восстановить удастся. Сделать ей новую жизнь уже совершенно законно, даже если ничего из прошлого не выяснить, и если она не вспомнит.
Захар потянул ее к столу, сам сел, усадил Лэлю на свои колени и, подвинув ближе к ним и мед, и сыр, и хлеб, принялся готовить бутерброды.
— Давай, нам тянуть не стоит, еще последнюю капельницу ставить после завтрака, — напомнил ей любимый.
— Так вижу же хорошо, зачем? — она ему то ли помогала, то ли мешала больше готовить нехитрую снедь, с улыбками, попытками поцеловать, снова любуясь своим мужчиной.
— Потому что так врач назначил, — не собираясь идти в этом вопросе на уступки, кажется, Захар покачал головой, коротко поцеловав ее в губы. Мало. Будто не был уверен, что они до еды и лечения доберутся, дай он себе хоть каплю послабления. — Ты ведь и видишь, скорее всего, потому, что мы все правильно и по назначению выполняли. Так что и последнюю капельницу доделаем, — вздохнув так, что все его попытки сдержаться, вся тяга к ней, моментом стали ощутимы, будто на плечи Лэли жаром упав, все же решительно подвел черту Захар.
Вручил ей бутерброд. Она ему за это время похожий, только больше, приготовила.
— Хорошо, — не спорила, скосив глаза в сторону подоконника, где они на солнце выставили закваску для хлеба, что с самого утра Лэля приготовила и оставила созревать. Проверяла, хватает ли тепла. Вчера забыла, ясное дело. И Захар обещал сегодня уже точно печь до ума довести. — А я думала, это из-за вспышки молнии и грозы, — поддела его, как-то стесняясь сейчас, ранним утром, облекать в слова все то, что вчера глубинным и потусторонним налетом почувствовалось.
У страха глаза велики. Не Лелей придумано, пусть и считала, что знает больше, или ранее что-то знала. Сейчас так показалось, загадки и тайны одни.
— Что ты вчера про молнию и мать рассказывала? Напомни, — вдруг повернулся Захар, посмотрел в глаза внимательно. — А то мне не до слов было, моя ненаглядная, — вроде как повинился, но с такой потрясающей улыбкой и искрами в глазах, что Лэля тут же вспомнила, как он ее целовал под грохот грома и вспышки молний.
И ничего не тревожило уже так сильно, обо всем поговорить можно, все рассказать. Да и сомнения любые исчезли, наоборот, появилась уверенность, что Захар поймет, еще и ей объяснит.
Федулов очень рассчитывал, что Евгений забудет до выходных о своих диких планах вернуться в горы и в то село. Ну на кой черт ему этот мольфар?! Жизнь, кажется, только устаканилась, о них никто не в курсе, никто не искал, так зачем будить лихо?
Оказалось, зря рассчитывал. Корниенко был вообще не в курсе о том, что такое здравый смысл, судя по всему. И вот, вечер пятницы, а перед ними раскинулась дорога, убегает километр за километром под колесами. И они все-таки прутся зачем-то в то село…
В салоне грохотал рок на такой громкости, что о каких-то разговорах и речи не могло идти. Впрочем, никто из них общаться и не стремился. Глеб ломал себе голову, почему, вообще, уступил Корниенко и позволил в очередной раз втащить себя в это сомнительное предприятие, а Женька… О чем думал начальник службы безопасности их компании, он даже приблизительно представить не мог, так что и не пытался угадать. Ему и так не по себе было. И чем ближе они оказывались к селу, тем все острее Федулов понимал, что согласиться на поездку, было ошибкой. Стоило с Корниенко до последнего спорить… Только не факт, что он тогда не схватил бы его за шкирку и, закинув в машину, не повез бы против воли.
На ночь глядя в село решили не соваться, толку-то все равно никакого, остановились в какой-то придорожной гостинице в пятидесяти километрах. Глеб уже и малодушно придумал, как сейчас подождет пару часов, пока Корниенко уснет в своем номере, и уедет. Вызовет сюда такси из ближайшего города, недалеко, километров пятнадцать, и все, ищи-свищи ветра в поле…
Да только, гадство, сам отрубился так, что Женьке пришлось его еще и будить утром, грохоча кулаком по двери номера. А ведь думал, что не сомкнет глаз, так нервничал. Да, видно, сморила усталость после трудовой недели.