Имени ее Захар не ведал, к сожалению. И вещей не было, чтобы документы поискать: изодранная кофта, футболка, грязные джинсы, словно на землю не раз падала. Один кроссовок почему-то. Белье… Все.
Он переодел ее в чистое, хоть из вещей только свои и имел в распоряжении, футболка явно не по размеру.
Изучил карманы в поисках хоть какого-то намека или зацепки. Ничего. Одна шоколадная конфета и упаковка жевательной резинки «Сладкая мята». Все, что понял, — девчонка сладкое явно любит. И, вероятно, имелась еще сумка или наплечник, которые до него с хозяйкой не добрались. Там, наверное, документы и остались, как и телефон.
Подумал, что надо бы в город наведаться, к давнему другу и сослуживцу, подавшемуся ныне в полицию, может, есть какая-то информация, заявления о пропаже, еще что-то.
А девчонка расстроилась и сильно. Он не только видел, ощущал степень растерянности и внутренней боли девушки из-за того, что не может о себе ничего толкового вспомнить. Хотя ему казалось, что сейчас это и к лучшему. Ей бы восстановиться первым делом нужно, а когда физически окрепнет, тогда и то, что сознание измучило, заставив воспоминания упрятать подальше, легче примет и переживет. Правда было подозрение, что память прячет последние события, за которые еще придется тому мудаку отвечать…
Захар проследит.
С этим ли он должен ей помочь? Или еще что-то есть? Пока Захар точно не мог уловить, но, казалось, и подобное можно было считать неплохим планом для начала.
А еще ее глаза, само собой. Там не было физических повреждений, насколько он сумел оценить ситуацию. И Захар больше склонялся к варианту, что зрение подвело девушку из-за травмы головы… Или и тут больше психика сыграла, намекая, что хозяйка этих пронзительно ясных и необычных фиалковых очей что-то не желает видеть в своей жизни?
Не соврал ей, врачом не был. Но симбиоз знаний, полученных за годы службы и на медкурсах, плюс все то, что испокон веков жило в его семье, позволяли определить причину достаточно точно.
Не сказать, чтобы Захар рвался продолжать семейное наследие. По большей части нет, хоть и не отвергал то, что было его частью. Но, когда год назад совсем сдал отец, посчитал своим долгом разорвать контракт с войсками и вернуться… Семь месяцев назад родитель отошел в мир предков и духов, оставив все, что имелось, одному Захару. Абсолютно все…
И… Что ж, возвращаться на службу с этим было неразумно. Да и после того конфликта не таким плохим выходом показалось, и подполковник одобрил, явно порадовавшись такому решению щекотливой ситуации.
Ну и тут дел невпроворот… «Одна пасека сколько внимания требует!», как любил отшучиваться Захар, если кому-то приходило в голову спрашивать, что заставило так кардинально от блестящей карьеры отказаться.
Обычно этого, да самого вида Захара хватало, чтобы дальше никто ни о чем не спрашивал. А пару месяцев назад начало приходить к нему осознание, что нечто предстоит… Что-то, в чем придется проявить все свои знания и умения, накопленные за жизнь и за годы службы тоже; выложиться по полной, до последней капли и силы, и воли.
И это точно как-то будет связано с девчонкой, что сегодня ворвалась в его жизнь, за пару часов успев «навести в ней шороху» и его встряхнув неожиданно. А ведь совершенно серьезно считал, что теперь все ровно воспринимает, не удивить его уже, в любом смысле.
Просчитался. И надо по-новой переоценивать всю ситуацию. Хотя… сейчас гадать бессмысленно. Время покажет…
Быстро проверив ульи, он поторопился домой.
Хлеб был вкусным.
Толстый ржаной ломоть, покрытый сливочным маслом и политый медом… Самый необычный завтрак в ее понимании почему-то, но потрясающе вкусный. Объеденье! Очень хотелось бы рассмотреть, как это выглядит на тарелке, увидеть все комбинации цвета и то, как солнце просвечивает мед… Но зрение не проснулось вместе с ней. И, хоть Захар разрешил снять ту давящую повязку, она не захотела открывать глаза…
Странное решение, позволяющее ей, к тому же как бы отстраниться от смущающего, тревожащего всего, что случилось ночью, когда он вернулся с пасеки… Но даже думать об этом ей… Лэле (за неимением иного варианта, она сама себя стала воспринимать под тем прозвищем, которым обращался хозяин дома), было щекотно и очень дискомфортно отчего-то. Потому она предпочитала целиком сосредоточиться на хлебе и завтраке. Что об этом думал Захар, она не могла угадать.