Зоряна слушала его с улыбкой, во многом согласная и теперь в состоянии посмотреть на все со стороны. Однако и внимательно изучала самого Захара… Имелся один момент, который они не обсуждали после того сна-морока, в отличие от ее воспоминаний. Да, приняла и поняла, и все же эти крики тетки натолкнули на мысль:
— Медведь? — тихо протянула она, не прекращая улыбаться.
Чтобы и подумать не решил, словно бы боится или как-то негативно относится к тому, что тогда во сне приоткрылось ей.
А Захар внезапно предельно серьезным стал. И авто остановил, припарковавшись на обочине. Блуд насторожился, вскинул голову, но, очевидно, поняв, что никто не выходит, улегся обратно.
— Тебя это пугает, ненаглядная? — тихо спросил он напряженным голосом.
— Ммм, нет, — все еще широко улыбаясь, помотала головой Зоряна. — Не убежала же еще, видишь. У меня вон тоже родословная непростая. А родственники такие, что и медведи против них — лапочки, — стремясь так и оставить настроение у обоих легким, она протянула руку и взъерошила бурые его волосы, наслаждаясь ощущением прядок между пальцами.
Захар усмехнулся, видно, что непроизвольно, не удержался. И ее это порадовало.
— И что, ты даже оборачиваться можешь? — почему-то вспомнив царапины на досках дома, уточнила уже трепетным и недоверчивым шепотом.
При всем ее опыте и контактах с потусторонним, поверить в такое было сложно.
— Нет… Ты что! — Захар удивленно глянул, а потом вдруг расхохотался, откинув голову. Поймал ее руку, прижал к губам, целуя, да так больше и не отпустил. — Но иногда не отказался бы такое уметь, — подмигнул ей. — Правда, иногда зверь будто бы власть надо мной берет, ярость, безумие дикое, что-то такое темное, живущее лишь инстинктами… Таких иной раз берсерками называют, одержимыми… В полнолуние всегда хуже удается контролировать себя. Когда-то совсем не справился, — вдруг начал он рассказывать, глядя не на Зоряну, а в лобовое стекло.
Она только примолкла, даже дышать старалась тише, чтобы не помешать и не спугнуть эту откровенность. Ей все о любимом хотелось узнать!
— Не привык еще тогда, мне четырнадцать только исполнилось, зверь едва-едва просыпаться в сущности начал… У меня друг был… Или я считал его таковым, — Захар скривился. — В общем, застал его за тем, как он из комнаты деда старую икону стащить пытался, пока дома никого не было. Часто же у нас бывал, его и собаки знали, за своего держали. А он вот так… Рассказал кому-то, ему посулили деньги огромные, старинная же икона, древняя. А дело тоже к полнолунию шло… И я не справился. Точно дикий зверь, на него набросился, защищая свою «берлогу» и испытывая боль от предательства, — муж сглотнул, заметно, что тяжело давалось ему вспоминать о том случае, как провалом своим считал. — Спасло только то, что отец с матерью пришли. Батя и оттащил меня… Парня того спасли, но дружить мы перестали, ясное дело. Знаешь, тут мне история семьи и наша репутация в селе даже помогла. Люди узнали, что украсть икону пытался, поняли, похоже. Хотя их семья переехала по итогу. И моя мама, — вздох Захара стал еще тяжелее. — Они с отцом поженились уже не очень молодыми, и я поздний ребенок. Отец хорошо себя контролировал, или мне слишком много передалось по семье, говорят, во мне чересчур много этого… звериного, — муж глянул на нее с какой-то непонятной Зоряне виной и затаенной грустью, вновь на дорогу глаза перевел. — В общем, она не ждала такого. Вроде и знала, и готовили ее и батя, и дед, только… Она потом боялась со мной один на один оставаться. Старалась ничем не огорчить, следила всю жизнь за каждым словом… Меня страшилась.
Захар отвернулся совсем.
А Зоряне прямо плеснуло в груди его болью и тоской! И виной, которую на свои плечи взвалил так рано лишь от того, что его не научили вовремя управлять своим же темпераментом!
Подалась вперед, крепко-крепко обхватив его руками за шею, точно не задушит, лишь бы он не посчитал, что и Зоряна опасается или боится любимого!
— Люблю тебя! — отчаянно горячо зашептала потому, что голос ломался от избытка чувств к нему, от страстного желания убедить и доказать — нет для нее никого дороже и ближе! — Тебя! Таким, каков ты есть. Всего! Даже с самым скверным характером, — поддела, стремясь достучаться до сознания мужа.