Где-то в самых глубинах сознания Фредрика сидели эти воспоминания. Но когда он попробовать их раскопать, они исчезли. В голове будто образовалось слепое пятно. Он знал, кто этот мужчина. Просто не мог вспомнить.
Давление в черепной коробке ослабло. Фредрик похлопал себя по мокрым от мочи штанам. По карманам на куртке. Телефона не было. Ключей от машины тоже.
Его шатало, пришлось держаться за перила лестницы. Когда он наконец навалился на стальную дверь наверху лестницы, ему навстречу рванул свежий ветер и дневной свет. За окном на кухне он увидел, как на заднем дворе дети лепили снежки из мокрого снега. Снег? Сколько он вообще тут пролежал? Какая-то женщина закричала на детей, он почувствовал вибрацию от трамвая, прогромыхавшего мимо по Драмменвейен. Обычные будни.
Здесь стоял такой же резкий запах чистящих средств. На журнальном столике в гостиной лежали его вещи. Даже пистолет. Только прав не было.
Девять пропущенных от Беттины. Немногим меньше от Кафы и Андреаса. Фредрик перезвонил товарищу.
– Черт, Фредрик! Где ты?
– На Габельсгате. Я нашел квартиру Морениуса. – От скрипучего голоса в глотке все зажгло.
– Почему ты не отвечаешь на звонки? Тебя уже половина участка ищет!
– Долго меня не было?
Оказалось, почти сутки.
Глава 27
– Помните театр на Дубровке?
Полицейский врач, сложив кончики пальцев рук друг с другом, вытянула длинные стройные ноги в нейлоновых чулках, так что они торчали с противоположной стороны письменного стола, за которым сидел Фредрик. Чулки были блестящего черного цвета, и сквозь ткань просвечивали ногти на ногах, покрытые красным лаком.
Всего в четырех километрах от сердца России, Кремля и Красной площади, находится театр на Дубровке. 23 октября 2002 года актеры готовились ко второму акту вечернего представления, мюзикла «Норд-Ост». Они уже досконально его знали. Постановка номер триста три.
Этот мюзикл – самая дорогостоящая постановка из всех, когда-либо проходивших на российской сцене. Это история любви и история героя, протянувшаяся от русских экспедиций в Арктику и до Великой отечественной войны.
Зрители заняли свои места, наступила темнота, и танец едва успел начаться, когда мужчина в камуфляже поднялся на сцену. Люди в зале подумали, что это часть представления. Но актеры поняли, что-то не так. В четверть десятого сорок чеченских террористов, вооруженных взрывчаткой и автоматами, взяли восемьсот пятьдесят зрителей, актеров и музыкантов в заложники.
Шестьдесят часов спустя силы спецназа начали штурм. В помещение пустили усыпляющий газ. Тех террористов, которые не погибли от химикалий, убивали на месте. От отравления умерли сто тридцать три пленника.
– Русские так и не сообщили, какой газ они применили. Но он был очень быстродействующим и почти без запаха. Предполагают, что это была какая-то форма модифицированного наркотического газа.
Врач изучающе посмотрела на Фредрика.
– Посмотрим, что покажут анализы крови и мочи, но судя по тому, что вы описываете, вероятно, что вы подверглись чему-то подобному. Десфлюран. Севофлюран, может быть.
Эти названия ни о чем ему не говорили, и она конечно знала это. Фредрик раздраженно покачал головой.
– Но… такие средства… их ведь нельзя просто купить в аптеке?
– Нет, – ответила она. – Женщина, которая отравила вас газом, знала, что делает. Как и в Москве знали, что риск значительный.
Приемная перед кабинетом полицейского врача была пустой, и Фредрик тяжело опустился на неудобный диван. Запрокинув голову, посмотрел в потолок. Одна из люминесцентных ламп мигала.
Уже сутки прошли с тех пор, как Фредрик проснулся в подвале, но он все еще был как в тумане. Больше всего сейчас хотелось пойти в какую-нибудь переговорную, накрыться там курткой и вставить в уши наушники с Джеффом Бакли. Он не видел никаких перспектив. Ни в расследовании, ни в жизни. Ни с Беттиной.
Он пришел в ярость, когда она предложила ему пойти на больничный. А она взяла бы несколько выходных. И они могли бы вместе ходить на прогулки. Посмотреть фильм. Сделать что-нибудь приятное. Почему эта забота так страшно его раздражала? Почему малейшее ее прикосновение к его руке обжигало, как оскорбление? Почему ему так сильно нравилось унижать ее в постели? Как правило, от таких мыслей он четко ощущал присутствие своей матери. Она умерла больше года назад, ее мозг был настолько изуродован альцгеймером, что на нее было больно смотреть и тяжело навещать. Он ни одной секунды не скучал по ней. Но холод, которым его обдавало при мысли о Беттине, был таким же, какой он иногда испытывал, когда на него смотрела мать.