Выбрать главу

Генрих был молод, выглядел храбрым рыцарем, но раньше времени растолстел, да и видать было по нему, что отец — гуляка.

Пшемко, увидев вошедшего, задрожал и встал со скамьи. Гнев побежденного разгорелся в груди. Генрих медленно подошел.

— Ну, что же, — сказал он, — отсидели вы свое, пора и домой. Молодая жена дожидается. Меня отец посылает. Хотите на свободу? Из плена никто не отпускает даром.

— Выкуп дам, — сказал Пшемко сухо и кратко.

— Отец хочет земли, — возразил Толстый.

— Земли не дам! — поспешно вскричал Пшемко. — Буду гнить тут, а отцовского наследства делить не стану.

Генрих Толстый, хотя его и не приглашали, сел на скамью и подбоченился.

— А если втолкнут назад в подвал?

— Божья воля! — ответил Пшемко. — На войне раз повезет, раз — нет. Что будет завтра, никто не знает.

Толстый ударил его по коленке.

— Сколько дадите денег? Пшемко живо повернулся.

— Говори, сколько хочешь; дам, что могу.

Стали торговаться. Мина, стоя в темном углу, слушала с напряженным вниманием. Остановились на тысяче гривен.

— Посылайте же тогда в Познань, чтобы вам привезли, или за границу, иначе вас не выпустим.

— А слово рыцаря?

— Э, э! Слово ветер! — засмеялся Толстый. — Деньги на стол! Вдруг нетерпеливая Мина выскочила из угла. Генрих, увидев

ее, засмеялся — он слышал, видно, кто это — и с любопытством присматривался.

— Не надо за деньгами посылать в Познань! — закричала она. — Тысяча гривен найдется и в Лигнице для польского князя.

Ничего больше не говоря, она подошла к Пшемку.

— Готовьтесь в путь-дорогу, — сказала она радостно, — до завтрашнего утра я внесу выкуп!

С этими словами схватила платок, затянула пояс и выбежала, грохнув дверью. С утра она для удобства переоделась в женское платье — было ей к лицу.

Генрих Толстый встал.

— Черт, не баба, — сказал он, — но чтоб нашла для вас в Лигнице тысячу гривен, не могу поверить.

VII

В течение нескольких часов, которые Мина провела в Лигницком замке, успела она перезнакомиться со многими; сумела сдружиться с несколькими немецкими офицерами, разговорилась с придворным каштеляном, познакомилась с гофмейстером, расспросила Сонку.

Как и во всех современных польских и польско-немецких городах, и в Лигнице было достаточно евреев, торговавших всем, а охотнее всего — деньгами. Мина и рассчитывала, что за хорошие проценты достанет у них денег для князя.

Сонка упомянула в разговоре с ней о богатом Иоэле, каштелян говорил о зажиточном Иуде Леви. В замке оказался услужливый старик-солдат, давно здесь устроившийся, не годный к военной службе, но державшийся Рогатки и помогавший ему сечь ослушников-дворовых.

Кривой, с вышибленным глазом, но все еще сильный Ганс предложил Мине свести ее в город, показать дом Иоэля и познакомить с Иудой.

Выйдя из замка, они спустились в кривые улицы, переполненные домиками, так разбросанными, что без провожатого никто бы ничего не нашел.

Улицы, вернее, переулки были полны грязи, мусора; везде виднелись лужи с переброшенными кое-где качающимися досками для перехода на другую сторону. Дома все деревянные, с крепкими, высокими заборами; солдаты так бушевали, что мещане принуждены были вечно быть начеку, ставить прочные ворота и надежные заборы.

На небольших площадях виднелись немногочисленные лавки с местными торговыми весами (медным тазом), с мясным рядом, где висели куски мяса, обувь, пояса, одежда… На выступающих слегка ставнях лежал хлеб, стояли блюда и всякая еда… Из-за них выглядывала иногда голова старухи или мужчины в высокой шапке.

Убогие жители, редко проходившие мимо, мало чем по одежде и внешнему виду отличались от поселян.

В нескольких шинках с пивом и медом слышна была музыка и крики полупьяных немецких кнехтов, которыми был наполнен город. Много их с песнями бродило по улицам.

Кривой Ганс шел все дальше и дальше, так что нетерпеливой Мине надоело тащиться, но на все обращения к нему он указывал рукой вперед, и так дошли они до самых валов, где под тенью двух старых больших деревьев стоял домик.

Здесь забор был еще крепче, чем в других домах, кроме того, тяжелые дубовые ворота, калитка и над ней окошко, совсем как в крепостях.

Ганс принялся стучать и звать, пока наконец не послышались чьи-то шаги, шлепками приближающиеся к калитке. Начался длинный разговор, и наконец, хотя их не впустили вовнутрь, но показался из-за калитки худощавый, небольшого роста человек, согнутый, грязно и бедно одетый; редкую седую бороду перебирал он длинными высохшими пальцами.