– «У заброшенного замка», – произнес Калле и бросился в траву рядом с Андерсом. – Это смотря откуда считать и с чем сравнивать. Если отсюда до Южного полюса, то это далеко. А если, к примеру, спрятать Великого Мумрика в окрестностях Хеслехольма, можно все же утверждать, что это «у заброшенного замка».
– Ты прав, – сказала Ева Лотта. – Разве мы говорили, что сорочье гнездо прямо-таки за углом старого замка? Но Алые слишком тупы, чтобы это понять.
– Они на коленях должны благодарить нас, – угрюмо буркнул Андерс. – Вместо того чтобы спрятать Великого Мумрика в окрестностях Хеслехольма, про который никак не скажешь, что он близко, мы спрятали Мумрика совсем рядом, недалеко от дома Эклунда. Это с нашей стороны весьма любезно.
– Точно, весьма любезно, – засмеялась довольная Ева Лотта. А потом неожиданно добавила: – Посмотрите-ка, на крыльце веранды сидит маленький мальчик.
Они посмотрели. На крыльце веранды действительно сидел маленький мальчик. И этого было достаточно, чтобы Ева Лотта разом забыла про Великого Мумрика. У живой и непосредственной Евы Лотты, этого испытанного и храброго воина, бывали минуты женской слабости. Тогда не помогало даже то, что предводитель Белых Роз пытался заставить ее понять: такое просто неуместно во время войны. Андерса и Калле всегда немного смущало и озадачивало поведение Евы Лотты, как только она сталкивалась с маленькими детьми. Насколько Андерс и Калле могли понять, все малыши были одинаково настырные, надоедливые, вечно мокрые и сопливые. Но Еве Лотте они казались маленькими очаровательными светлыми эльфами. Стоило ей попасть в волшебный круг таких вот светлых эльфов, как сердце этой маленькой, похожей на мальчишку амазонки смягчалось. И вела она себя так, что, по мнению Андерса, это было проявлением непозволительной слабости: она протягивала руки к малышу, а в голосе ее появлялись удивительнейшие, нежнейшие нотки, заставлявшие Калле и Андерса содрогаться от возмущения. В такие минуты дерзкой, задорной, сверхмужественной Евы Лотты, рыцаря Белой Розы, как не бывало! Ее словно ветром сдувало. Не хватало только, чтобы Алые застали ее врасплох в минуту подобной женской слабости. Тогда на боевом щите Белых Роз появилось бы позорное пятно, которое трудно было бы смыть. Так считали Калле с Андерсом.
Малыш, сидевший на крыльце, конечно, заметил, что у калитки происходит нечто необычное, и медленно зашагал по садовой дорожке. А увидев Еву Лотту, остановился.
– Привет! – чуть нерешительно сказал он.
Ева Лотта стояла у калитки, и на лице ее блуждала «дурацкая», как говорил Андерс, улыбка.
– Привет! – ответила она. – Как тебя зовут?
Малыш рассматривал ее своими серьезными темно-синими глазами и, казалось, не обращал внимания на ее «дурацкую» улыбку.
– Меня зовут Расмус, – сказал он, выводя узоры большим пальцем ноги на песке садовой дорожки.
Потом подошел ближе, просунул свою маленькую, курносую, веснушчатую мордочку сквозь рейки калитки и вдруг увидел сидевших на траве Калле и Андерса. Его серьезное личико расплылось в широкую, восхищенную улыбку.
– Привет! – сказал он. – Меня зовут Расмус.
– Да, это мы уже слышали, – снисходительно отозвался Калле.
– Сколько тебе лет? – спросила Ева Лотта.
– Пять, – ответил Расмус. – А в будущем году исполнится шесть. А сколько исполнится тебе в будущем году?
Ева Лотта засмеялась.
– В будущем году я буду уже старой-престарой тетенькой, – сказала она. – А что ты тут делаешь, ты живешь у Эклунда?
– Нет, – ответил Расмус. – Я живу у своего папы.
– А он живет здесь, в этом доме?
– Ясное дело, он живет здесь, – оскорбился Расмус. – Иначе я не мог бы жить у него, понятно тебе?
– Железная логика, Ева Лотта, – сказал Андерс.
– Ее зовут Ева Лотта? – спросил Расмус, большим пальцем ноги указав на Еву Лотту.
– Да, ее зовут Ева Лотта, – ответила сама Ева Лотта. – И ей кажется, что ты – симпатяга.
Поскольку Алые еще не показывались, девочка быстренько перебралась через калитку к симпатичному ребенку из сада Эклунда.
Расмус не мог не заметить, что по крайней мере один человек из трех им очень заинтересовался, и решил ответить учтивостью на учтивость. Надо было только найти подходящую тему для беседы.
– Мой папа делает листовое железо, – подумав, сообщил он.
– Он делает жесть? – переспросила Ева Лотта. – Стало быть, он жестянщик?
– Никакой он не жестянщик, – рассердился Расмус. – Он профессор, который делает листовое железо.
– Ой, как здорово! Раз так, он сделает жестяной противень для моего папы, – обрадовалась Ева Лотта. – Понимаешь, он пекарь, и ему нужна целая уйма противней.