Где-то в углу мадам Кэпп пытала очередного бедолагу, задавая ему каверзные вопросы. Роза была уверена: уж ее-то подводными камнями с курса не собьешь. И, пока малость остервеневшая фурия с незадачливой своею жертвой толкла воду в ступе, перемежая сие занятие с переливанием из пустого в порожнее, мысли Розы, связные и лаконичные, обретали новую жизнь на бумаге.
…Мадам Кэпп была приятно поражена и даже приспустила очки с переносицы, чтобы вглядеться в это прелестное, осмысленное личико, обрамленное огненной шевелюрой.
— Вы, надо признаться, первая, — сказала она, прочистив горло, — кто изложил доказательство этой теоремы в такой доступной и внятной форме.
На щеках Розы загорелся румянец скромного торжества, и она, потупившись, несколько долгих мгновений наблюдала, как «узурпаторша» что-то чиркает у нее в зачетке.
— Следующий! — громоподобно возгласила Кэпп. Обладательница огненной шевелюры расшаркалась перед нею, точно перед папой римским, и только тогда отдала себе отчет в происходящем, когда с уст ее слетело подобострастное и столь ею презираемое «Спасибо, до свидания!». Угодливый и раболепный тон. Тьфу! Выбравшись на вольный воздух, где броуновское движение в студенческих массах не ослабевало ни на минуту, она с превеликим трудом прорвалась сквозь тенета любопытных и нетерпеливых своих товарищей, чтобы со всех ног рвануть в уборную и прополоскать, как следует, рот от застрявших на языке, липких слов благодарности.
Мысль о том, что мадам Кэпп была сражена, и судя по всему, наповал, как нельзя более грела душу и подхлестывала самолюбие, однако с этой поры Роза твердо решила, что покидать поле боя — покидать, разумеется, со щитом — будет достойно и молчаливо.
У Клеопатры не было другой заботы, как развлекать маленьких гостей-беженцев, число которых в саду неуклонно уменьшалось и близилось к заветному «нулю». День за днем всё реже раздувались стволы деревьев, всё чаще слышались прощальные фразы и утешительные речи. Аризу Кей отправляла детей в их родные места целыми группами, и после очередного расставания Клеопатра строго-настрого запретила себе привязываться к кому-либо из них. Ей надолго запомнится девочка-полинезийка лет шести со смешными косичками и озорным взглядом, которая, как некогда Джейн, нырнула в ручей, чтобы добыть сверкающих капелек чистейшего золота, и, не рассчитав глубины, ударилась головой о каменистое дно. Клеопатра подоспела на подмогу как раз в ту самую минуту, когда девочку подхватило течением, и ловко выловив ее, опустила на твердую землю, чтобы высушить ее платьице и приложить к шишке лед, которым изобиловал холодильник в белой пагоде. Так, слово за слово, они познакомились поближе и поделились своими историями. Историями бегства и спасения…
Грустно и тоскливо стало африканке без маленькой подружки с Маркизских островов.
— Аризу-сан, не спеши ты так, — уговаривала она хранительницу, окутанную ароматными парами из духовки, где пеклось печенье. — Их ведь уже по пальцам сосчитать можно.
— Кого? Детишек? — спрашивала та, орудуя ложкой для замешивания теста. — Но мы разве не хотим, чтобы в саду поскорее установились тишина и покой? Разве тебе не надоело с ними возиться?
— О, что ты, напротив! Мне очень, очень нравится с ними возиться! — страстно возразила Клеопатра, с силой сомкнув пальцы на спинке деревянного стула. Мне всё еще… — замялась она. — Мне по-прежнему кажется, что я недостойна даже былинки из волшебного сада. А забота о детях помогает мне почувствовать себя хоть капельку нужной.
— Быть нужной! — воскликнула в сердцах Аризу Кей. — Люди не могут без того, чтобы их везде почитали нужными. А как бы упростилась жизнь, если бы никто не гнался за признанием! Если бы мы находили приют в самих себе, то отпала бы потребность замещать чем-то вечную пустоту внутри нас.
Кенийка виновато склонила голову.
— Ты мастерица, ты умеешь быть счастливой, оставаясь одна. Я так не могу. Понимаешь, не могу я утвердиться в самой себе! Слишком… слишком это сложно, — всхлипнула она.
Хранительница любовно потрепала ее по щеке:
— Ну-ну, не распускай нюни! Найдется тебе работа и без детишек. В тебе сидит страх за будущее, но хитрость в том, что будущего нет. Его не существует. Избавься от страхов, покажи им язык — и плыви, плыви в том, что называют «сейчас»! — сказала она, улыбнувшись. — Кое-чем я могу тебя обнадежить: ты всегда будешь нужна мне. Мне и моему саду.
— Пр-равда? — недоверчиво спросила та.
— Ну а как же? Кто будет поливать ряды подрастающих деревец? Кому наводить порядок в библиотеке? Кто, как веселая Лян Сян[62], будет собирать чайные листья у подножия гор? Мне скучновато здесь одной, — покривила душой хранительница. — С кем коротать мне долгие закатные вечера?
Клеопатра воспрянула духом.
— Раз так, — сказала она, расправив плечи, — я, пожалуй, пойду к детям. Как бы они без меня чего не натворили, — И скрылась за раздвижной кухонной дверцей.
«Иди, иди, — проникшись состраданием к этой бедной, истерзанной душе, подумала Аризу Кей. — Я сделаю всё, чтобы ты не чувствовала себя неполноценной. В конце концов, разобью грядку или небольшую клумбу. Или посажу бамбук… Кстати! — спохватилась она. — Отчего у меня в саду до сих пор не растет бамбук? Экое упущение, а? Полезное ведь растение! Сколько из него дельных вещей смастерить можно!»
Полная решимости обзавестись бамбуковой рощей, она вынула из духовки последний противень с выпечкой, сняла фартук и, охваченная порывом вдохновения, умчалась на второй этаж, где до самой ночи что-то чертила в своих бумагах, рассуждала вполголоса и изредка посмеивалась, намечая расположение будущего «шедевра» природы.
Экзамен по биофизике обещал затянуться, ибо экзаменатор, как ни странно, витал в облаках и пропускал половину ответов мимо ушей.
— На него это не похоже, — шушукались ученики за дверью. — Чтобы синьор Кимура да страдал рассеянностью!
— А вы припомните, какая о нем недавно ходила молва, — шептали другие. — Если его подстрелил Амур, то ничего удивительного, что у него в голове каша.
То и дело поглядывали на Джулию, которая скромно сидела в уголке и без устали повторяла материал. Под боком, как назло, зудел Франческо, который в последнее время читал почти исключительно одну беллетристику и не воспринимал никакой научной литературы, да бормотала мантры Кианг. Каждый грезил о том, как бы вылавировать из разливанного моря дополнительных заданий и так называемых подсказок, которые только сбивают с толку и ставят тебя в глупое положение.
Джулия решила идти последней, рассчитывая на то, что скудость знаний ей удастся подретушировать, если Кристиан немного утомится. Однако на «последний билет» отыскались и другие претенденты: в возможность отсрочить момент позора Мирей вцепилась мертвой хваткой. Следующим очередь с конца занял Франческо и ни в какую не желал идти на уступки. Между ним и Джулией попыталась было втесаться Кианг, но ей быстро пообломали амбиции.
Случилось так, что Франческо и Мирей просидели под кабинетом биофизики до петухов. Злые и голодные, сна у обоих ни в одном глазу. Джулия в их богатом воображении подверглась всевозможным пыткам и истязаниям и, в итоге, была брошена в море с мельничным жерновом на шее.
— Она это нарочно! — ныл Росси, подглядывая в замочную скважину. — Нам в отместку. Прения вон у них полным ходом!
— Спроси лучше, как она умудряется удерживать нить разговора, когда любой нормальный человек сполз бы под парту с оглушительным храпом! — процедила Мирей. — Никак за полночь уже!
… — Два часа ночи, — загробным голосом сообщила она, в очередной раз переменяя позу.
— У меня нога затекла, — пожаловался Франческо. — И рука!
62
Лян Сян — так звали веселую молодую девушку, которая каждое утро до рассвета выходила в чайные сады на сбор свежего чая, росшего на крутых склонах гор, и каждое утро туманы напитывали его своим мягким дыханием. Собирая чай, девушка настолько пропитывалась ароматом чая и влажного горного воздуха, что и сама начинала благоухать.