Ей вспомнилось, как когда-то шаман их племени читал над нею заклинания, дабы исцелить ее от смертельной болезни: «Будь храброй, впитай бесстрашие, как мох впитывает воду. Будь крепкой, как прядильное волокно джута. Живи, живи, живи!». Она выздоровела и с тех пор стала самой выносливой среди женщин масаев. Однако ей никогда не приходилось иметь дело с огнем, выжигающим плоть, с этими молниеносно поражающими орудиями. И если первая пуля впилась в плечо, то вторая задела берцовую кость, лишив девушку возможности спастись бегством. Но она всё еще верила, всё еще надеялась…
Охотники взнуздали ее, как непокорного мустанга, и поволокли прочь. Она плакала, умоляла их на своем, дикарском наречии. Куда там! Чужеземцы видели в ней не более чем зверя, ценили не больше, чем трофей. И тогда изнемогшая пленница сообразила, что умолять следует совсем не этих бледнокожих, но ее божество, ее святыню. С новым тщанием направив свои мысли к горе, она неистово зашептала:
— О, приди мне на помощь, дух могучей Кении! Разорви путы, заживи раны! Оh, kuja na misaada yangu, roho ya Kenya hodari! — снова и снова, размыкая запекшиеся губы, молила она.
И вдруг — исчезла, разлилась в воздухе сумерек, растаяла, словно призрак. Добытчики потрясены, побеждены суеверным страхом: у них остались лишь веревки, а на веревках — кровь невинной. И кровавого солнца алеет след, погружается в ночь саванна…
Синьор Кимура сидел, подперев подбородок, и переводил задумчивый взгляд то на Джулию, то на стол, где разворачивалась настоящая баталия: иероглиф «судьба» упорствовал и ни в какую не желал отображаться на бумаге. Первый успех в написании заветного имени уже утратил для студентки свою значимость, поскольку сегодняшний иероглиф был на несколько порядков сложнее.
— Позволь, я покажу, — сказал Кристиан, мягко охватив ее руку. — Надо держать кисточку пустым, открытым кулаком, который не напряжен и не вял. Вот так, расслабься. Теперь макни ее в чернила, но так, чтобы все волосинки образовали острый кончик. Держи кисточку вертикально, перед собой, а теперь аккуратно опусти на полотно, — он принялся водить ее рукой по бумаге, и злополучный кандзи мало-помалу вырисовался среди сонма исковерканных, корявых значков. — Повторяй за мной: «судьба» звучит как «ун».
— «Ун», — неохотно повторила Джулия.
— Если приглядеться, иероглиф состоит из двух частей: тележки, груженой всяческим скарбом, и дороги, по которой она катится. А поездка со скарбом во все времена была сопряжена с большими опасностями: если купец и отправлялся в путь, то ему ничего не оставалось, как уповать на свою судьбу, потому что опасность подстерегала его на каждом шагу.
— Какое красочное описание! — подивилась студентка. — Словно вы и есть автор этого кандзи!
На лице Кристиана мелькнула улыбка.
— После того как Аризу Кей указала на недостатки моего тайцзи, я кое-что уяснил: нужно присутствовать здесь и сейчас, что бы ты ни делал, будь то опыты в ламинар-боксе или чтение лекций. Когда ты полностью поглощен занятием, когда отдаешься ему всецело, здесь и сейчас, оно становится легким и приятным, и ты чувствуешь себя в родной стихии. Поэтому-то и объяснения получаются исчерпывающими. Слейся с каллиграфией, постигни ее философию — и очень скоро из «гусеницы чистописания» превратишься в бабочку. Ты откроешь в себе такие дарования, о которых даже не помышляла, сможешь контролировать эмоции… и, кто знает, как повернется твоя судьба.
— А судьба Клеопатры? Я не перестаю думать о ней. Когда пробьет час? Когда заветная сакура сбросит листья, чтобы направить все соки к «плоду»? Я умираю от нетерпения!
— А я жду часа, когда ты научишься укрощать свои порывы и существовать в гармонии с природой, никуда не торопясь и поминутно не умирая, — усмехнулся синьор Кимура.
— Всё ваши шуточки, — проворчала Венто. — И всё-таки, схожу-ка я, проверю, как там мое деревце.
Ствол вишни заметно раздался вширь, и девушка вначале даже оторопела: а не обозналась ли она? Нет, ошибки быть не могло — это сакура, отданная ей на попечение. Это ее Джулия поливала и окапывала, вносила в почву чудодейственные удобрения. Под ее кроной наслаждалась трелями азиатских лазурных птиц. Вокруг нее водила хороводы с маленькими индийцами…
— Я отправлю мальчиков назад, в их дома, — поведала студентке Аризу Кей за одним из чаепитий. — Как-никак, засиделись они в раю. Пора и честь знать.
— Что, даже не устроишь им прощального вечера?
— Помилуй! Они не должны знать момента своего отбытия! — всплеснула руками хранительница. — Однажды они проснутся в своих кроватях и решат, что им привиделся сон. Сон, понимаешь?
— Как это печально, — промолвила Джулия. — Печально вернуться в суровую действительность, пусть даже из сна…
— Если бы все, кого я уберегла от худшей доли, поселились здесь, то в один прекрасный день сад предстал бы перед тобой голым, вытоптанным и многолюдным. Он ведь не резиновый! А те, кто попадает сюда, далеко не ангелы, — сказала Аризу Кей.
— И ты не делаешь исключений?
— Никогда!
Затмение солнца — вещь редкая, что уж говорить о затмении в гостиной четвертого апартамента? Елизавета Вяземская грустила! Ее привычным девизом было «Проснись и пой!», отнюдь не «Проснись и роняй слезы». Из ряда вон выходящее событие. Джейн присматривалась к ней всё утро и не могла взять в толк, отчего она не в духе. «Если ее кто-то обидел, то этому кому-то точно несдобровать», — подумала англичанка, намерившись отомстить задире, если таковой существует. Но прежде чем отработать кое-какие боевые приемчики перед вендеттой, Джейн подобралась к подруге и попыталась прояснить ситуацию.
— Почему у русских всё не как у людей? — всхлипнула Лиза. — Сентябрь подходит к концу, а я до сих пор не определилась с кафедрой. Беспризорная, ы-ы-ы… — взвыла она и разразилась потоками слез.
— Ладно тебе, не хнычь, — сжалилась Джейн. — Это далеко не трагедия. У нас в прошлом году бывали казусы и посерьезнее. Моя прежняя соседка, ныне проживающая на третьем этаже, как-то раз села в галошу, запутавшись с ответом на экзамене. А Декстер, Декстер Уайт, — тот вообще завалил защиту курсовой.
— Куда вам, старшим, вникнуть в горе младших? — патетически изрекла Лиза, отирая слезы. — Вон, Франческо с Джулией уже с августа усердствуют под крылом человека-в-черном, Роза пристроилась у мадам Кэпп — нет-нет, я не утверждаю, что горю желанием разделить их участь. Просто мне тоже пора уж выбрать тему. Но в том-то и проблема: я вечно испытывала затруднения, когда предстояло сделать выбор, будь он неладен!
Джейн на минуту задумалась — и в эту минуту ее осенило:
— Я знаю, как тебе помочь! — воскликнула она. — Пункт назначения — Зачарованный неф!
— Что?! Туда? — струсила Лиза.
— Проверенный метод! — непринужденно отвечала Джейн. — В самый раз для таких нерешительных, как ты.
Зачарованный неф был не чем иным как концертным залом с колоннадами по обе стороны от зрительских мест. Над сценой тускло горели зеленые лампочки, неслышно колыхался занавес, а из оркестровой ямы густо валил пар. Тонко позванивал трензель. Черный рояль укрылся в темноте от посторонних глаз и наигрывал какие-то мотивчики, сам, без чьего бы то ни было вмешательства.
Лиза застыла на ковровой дорожке, между рядами сидений и продолговатым шкафчиком, где на полках скопилось множество разных коробок. Здесь были и круглые шляпные картонки, и крохотные бонбоньерки, и плетеные корзинки, до отказа набитые гирляндами и блестками.
— Ущипните меня кто-нибудь, — заворожено прошептала она. — Я в стране грез…
— Нет, всего лишь в Зачарованном нефе, — отозвалась Джейн, и ее голос прозвучал как-то неестественно, магически. В глубине зала, за роялем, она различила барную стойку и несколько высоких табуретов. — Пойдем, позовем официанта. Я хочу пить.