«Тогда как их многочисленные летательные устройства парят низко и врезаются во что ни попадя», — хотел было дополнить Кимура, но благоразумно промолчал.
Звездные россыпи сделались ярче, всплыл месяц, Джулия, если позволительна сия метафора, «померкла».
«Шшшш!» — шуршала позади трава.
— Скоро уже ваша избушка? — поинтересовалась Венто, оглянувшись на учителя, чье лицо в свете луны было столь же сурово и неподвижно, как у статуи Свободы.
— О, не называйте, пожалуйста, наш дом избушкой! — смеясь, воскликнула Мария. — Он весьма добротный, с двумя этажами и прочной крышей. Хоть за дедушкины изобретения платят скудно, однако ж нам хватает и на покраску, и на ремонт. Мы пришли, между прочим! Ай-яй! — пискнула она, дотронувшись до сломанной руки. — Придется Мортису на меня потратиться. Какой же изобретатель без ассистента?
Старик Праксис вылупился на гостей встревоженным филином и даже ухнул пару раз, после чего перевел взгляд на внучку, привскочил и с причитаниями да нравоучениями отвел ее к огромной лампе над столом, который занимал чуть ли не полверанды и на котором инструментов было, что ракушек на пляже — видимо-невидимо. Под потолком, точно фетиши, висели с этикетками пучки луговых трав, какие-то коренья, высушенные плоды, а на карнизах широких окон болтались оранжевые гирлянды из ягод физалиса.
Обстановка показалась Джулии довольно убогой и никак не соответствующей словам Марии, которая утверждала, будто живут они безбедно и ни в чем не нуждаются. На худощавом теле старика висела какая-то ветошь, стены были засмолены да закопчены, мебель простовата да угловата, а об элементарных удобствах здесь, по-видимому, слыхом не слыхивали.
— Ступайте наверх, там лестница справа, — прокряхтел старик, которому было сейчас не до гостей. — Уж извиняюсь, что предложить нечего. Разве ломоть хлеба с салом…
— Благодарю за заботу, мы хорошо подкрепились в дороге, — соврала Джулия, взбежав по ступенькам и ненароком коснувшись пальцев своего учителя, который, придерживаясь за перила, поднимался вслед за нею.
— Я приготовлю вам постели! — крикнула Мария своим писклявым голоском.
— Вишь еще чего вздумала! — строго осадил ее дед. — С больной рукою ты себе только навредишь. Пущай их сами устраиваются.
Наверху, конечно же, не подметали и не проветривали, и окошко там имелось всего одно, узенькое да нечищеное.
— Чердак, — угрюмо подытожила Джулия. — Я начинаю вновь склоняться к варианту с ночевкой на открытом воздухе.
— Над тобой паутина, осторожнее, — предупредил Кристиан, посветив на потолок. — Пауки расстарались.
— А там что? Солома?! Oddio! Одолжите-ка фонарик…
— Тебе не нужен фонарик, ты и так вся светишься, сокровище мое, — прошептал он, обвив руками ее талию, за что незамедлительно получил локтем в живот. На случай подобных проявлений нежности у Джулии всегда была припасена парочка отработанных ударов.
— Я ведь, кажется, уже предостерегала вас от неуместных излияний чувств, — сказала она с запалом, очутившись, сама не ведая как, в противоположном углу чердачной каморки, так что теперь ее от человека-в-черном отделяла целая баррикада из табуретов, негодных вешалок, каких-то баулов и квадратного деревянного шкафа. — Вы напросились, синьор. Поэтому по приезде в Академию я тотчас же отправлюсь к директору и расторгну договор.
— Какой договор? — запамятовал Кимура.
— А такой договор, где написано, что вы мой научный руководитель. Я вольна в любой момент разорвать соглашение и выбрать себе кого-нибудь другого. Синьору Борилетти, например!
— С нею ты не протянешь и дня!
— Ничего, меня с радостью возьмет мистер Сафос. У него жена и трое детей, и он слишком стар, чтобы, кроме науки, интересоваться чем-либо еще.
— Вот именно, слишком стар, — подтвердил Кристиан, акцентировав предпоследнее слово. «Меняй тактику, дружок, иначе она, чего доброго, действительно приведет свою угрозу в исполнение», — подумал он, заметив подрагивающее свечение в дальнем конце комнаты, и сделал успокаивающий жест.
— Хорошо, хорошо, давай условимся: если я хоть раз еще посягну на твою свободу и независимость, чего у меня в мыслях отродясь не бывало, если я позволю себе столь вопиющую дерзость и осмелюсь вновь обнаружить свои чувства, то поступай, как сочтешь нужным. Расторгай договоры, пиши жалобы, или, нет, лучше сразу пристрели меня вот из этого пистолета.
Из-за усилившегося свечения Джулии на чердаке сделалось совсем как днем, отчего предметы обстановки сразу приобрели реалистичные очертания, а собеседникам больше не приходилось угадывать эмоции друг друга. На лице человека-в-черном, чьи благородные черты не дрогнули бы и в минуту опасности, отражалась неимоверная внутренняя борьба. Но сколь бы ни был он силен и стоек духом, иные чувства легко могли б лишить его рассудка.
— Уберите, уберите пистолет. Что за глупости?! Я не стану вас убивать, — прерывающимся голосом произнесла Джулия. — А условие принимаю. И избавьтесь, прошу, от иллюзий на мой счет. Возможно, когда-то я и питала к вам слабость, но с тех пор утекло немало воды …
О, как бы она хотела поверить в то, что говорит! Как хотела бы убедить Кристиана в искренности своих речей, однако сожаление ее не укрылось от его испытующего взгляда. Так много может значить для любящего сердца какая-нибудь складка под нижней губой, едва различимое подергивание мышцы у виска или чуть сведенные брови.
Постигнув ее раскаяние, Кимура, однако, ничем не выдал своей проницательной догадки, и, не проронив более ни звука, расположился на соломе, предоставив ученице устраиваться по собственному усмотрению. Внизу, под неровным дощатым полом, скоблила мышь, а еще ниже, бодро стуча молоточками, позвякивая деталями и активно орудуя пилой, напевал изобретатель:
… Косой луч скользил по потолку туда-сюда, за окном гулял ветер и шелестели редкие кроны, да кто-то возился во дворе с безызвестным механизмом, то заводя, то выключая мотор, а то прокручивая стрекочущее колесо неведомого назначения. Стройный хор цикад, ввиду этого стрекотания, вынужден был с позором покинуть сцену.
Кристиан проснулся посреди ночи, и вмиг им завладело острое, не поддающееся объяснению предчувствие. Вскочив на ноги, он безотчетно устремил взгляд туда, где дремала «его путеводная звезда», как он назвал бы Джулию, не огрей она его сгоряча. Ее лицо светилось ровным, ангельским светом, каштановые волосы полыхали необжигающим пламенем, а на губах теплилась улыбка.
— Ты напрасно боишься меня, — сказал он шепотом, не решаясь приблизиться к ней отчасти потому, что их разделяла нешуточная преграда. — Ибо во всем мироздании нет ничего чище и возвышенней, чем моя любовь к тебе, и я никогда не причиню тебе зла.
Она шевельнулась во сне и глубоко вздохнула, а старик Праксис на улице, поскольку механизм отлаживал именно он, всё вертел и вертел своё колесо, подзадоривая бездушную машину, как подзадоривают скакунов или охотничьих собак.
«Да, он далеко не сибарит, этот умелец, — подумал Кристиан, возвратясь на соломенное „ложе“. — А их благодетель Мортис Астро, похоже, не столь состоятелен, как расписывала Мария. Так что если Джулия захочет подарить Праксису бриллиант, хотя и доставивший ее кузену столько забот, тут я, пожалуй, буду с нею единодушен».
А Джулия, едва только размежив веки, объявила, что долее в этом доме задерживаться не намерена. Она желает поскорее вернуться на виллу Актеона, принять душ и переодеться. Да, именно так она и сказала, затронув затем животрепещущий вопрос розысков мафиозного гнезда.