- Что с Елизаветой? Не вернулась еще? - справился он с порога. - У нас по расписанию обмеление озера Севан и сады Араратской долины, а я ее вот уж который день не вижу!
И надо ведь было так случиться, что незадолго до его прихода Розу вызвал научный руководитель, а Мирей, сославшись на недомогание, отправилась в медпункт.
- К счастью, нет, - мрачно сказала китаянка. - Если б она вернулась, об этом нас известил бы шум из ее спальни. Знаете, какой у нее тарарам поднимается? Стены дрожат, люстры звенят!
Донеро изобразил недоумение.
- Тогда где, по-вашему, она может находиться? - нахмурился он.
- Вы географ, вам виднее, - напыжилась Кианг, намотав на палец прядь непослушных волос.
- Ну, скажите, пожалуйста! - вознегодовал профессор. - Какой же надо быть черствой и бессердечной, чтобы столь неуважительно отзываться о своей подруге! Где ваше чувство такта, где элементарные манеры?! Ах, да кому я говорю! - опомнился Донеро и, махнув рукой, улетучился из дверного проема.
Обойти вниманием эпизод с нежданным визитом Кианг никак не могла, ибо гордость ее была глубоко задета; а потому беспокойство Донеро вскорости сообщилось и без того обеспокоенным Розе и Мирей.
- Пора бы Лизе и объявиться, - протянула Соле, прислоняя мольберт к шкафу.
- Он обозвал меня бессердечной! - разорялась китаянка.
- География предмет увлекательный, да и преподаватель хоть куда. А она лазит незнамо где! Ничего я, право, не понимаю, - дивилась Мирей.
- Это ж надо, я - и вдруг бессердечная! - с безучастным взглядом твердила Кианг, оскорбленная в самых своих благородных чувствах.
Позднее, на письменном зачете по аналитической химии, Мирей чуть было не подверглась репрессиям из-за открывшейся внезапно страсти посудачить да поперебрасываться записками.
- Роза! - шепотом звала она, нагибаясь к проходу, когда въедливый и проворный старикашка-химик выскакивал из кабинета по какой-то неотложной надобности. - Последняя запись в дневнике нашей Елизаветы не на шутку меня встревожила. Боюсь, она пустилась в опасную авантюру.
Брови у Розы взлетали чуть ли не к потолку, ибо факт, что принципиальная француженка роется в чужих дневниках, не лез ни в какие ворота и являлся ярчайшим свидетельством того, насколько измучила ее неопределенность.
- Ну и ну! - только и поражалась она.
- Почти неделя минула, а Лиза так и не соизволила показаться нам на глаза. Предполагаю, что она обосновалась в Зачарованном нефе или в какой-нибудь необитаемой комнатушке, - продолжала Мирей, мешая студентам сосредоточиться и навлекая на свою голову их праведный гнев. Аннет, которая сидела тут же, на зачете, грызла с досады карандаш, потому как из-за надокучливого шепота растеряла половину важных мыслей и упустила несколько ключевых слов.
- Профессор! Синьор Банджини! - воздевала она руки к старому прагматику, точно к какому-нибудь божественному избавителю. - Мирей Флори отвлекает нас всех своей болтовней!
После чего начиналось ее нескончаемое ламенто в тоне, какой можно было бы, пожалуй, назвать жалостливым, но который лично Мирей наделяла эпитетом «плаксивый».
- Ах, вот как?! - взвивался экзаменатор и подлетал к столу нарушительницы тишины. - Она, стало быть, знает билет как свои пять пальцев, и оставшиеся полтора часа ей ни к чему!
- Вовсе нет, профессор, - заливалась краской француженка, ощущая, как сердце трепыхается где-то в районе почек. - Я... У меня еще ничего не готово.
Банджини хохлился, зловеще сверкал глазками и утробным голосом сообщал, что при повторении подобного казуса отправит ее на пересдачу.
Об участи россиянки Мирей в голову закрадывались самые чудовищные предположения, и она уж не могла ни есть, ни спать, ни, тем более, готовиться к экзаменам, которые поставлены были на конец мая и до которых оставались считанные дни.
- Что если Лиза забрела в какой-нибудь пропахший мышами подвал и заблудилась?
- Ох, вероятность заблудиться в наших подвалах почти такая же, как заплутать в лабиринте Грега Брайта[56], - нагнетала страху Роза, смешивая цвета на палитре.
- А вдруг она вообще вышла за главную стену?! - ужасалась Мирей. - Говорят, те, кто покидал Академию без ведома директора, никогда больше сюда не возвращались.
- И потом их считали пропавшими без вести, - замечала художница.
Одна лишь Кианг ни о ком не волновалась и расценивала чрезмерную ажитацию однокурсниц как нечто, не заслуживающее внимания. Пока Роза творила в парке шедевры, китаянка самозабвенно творила кавардак в ее гардеробе, подстраивала каверзы чувствительной Мирей и с необъяснимым предвкушением ждала от них нагоняя. Больно уж одолевала ее скука.
А Донеро практически сросся со своей подзорной трубой. Не проходило и часа, чтобы он не натыкался на какой-нибудь любопытный геологический объект, который в другое время неизбежно завладел бы его умом, подвигнув на написание колоссального научного труда. Но без Елизаветы Вяземской в глазах Донеро обесценивалось всё: и древние каньоны, и малахитовые горы, и не обнаруженные доселе острова. И он даже вообразить не мог, что Лиза находится от него немногим дальше, чем отстоит от географической будки Зачарованный неф ...
***
- Нелегко восстановить баланс стихий, когда саму тебя ветром качает, - вздохнула хранительница, опершись об иссохшую сакуру. - Лизонька, дорогая, не сочти за труд...
И Лиза тотчас кидалась выполнять ее поручения. Она была свидетельницей расцвета, она же застала и упадок и на всё теперь была готова, лишь бы вернуть саду былое великолепие. Возродить цветшие некогда поляны, придать свежести и стройности поблеклым стволам, прогнать застывшие пепельно-серые тучи, исторгающие то дождь с металлическим привкусом, а то липкую холодную изморось. Из-за этих туч и неба-то никакого не стало - слишком уж плотной нависли они пеленою, слишком уж мрачно сделалось вокруг. Лиза едва различала конусообразную башенку на красной пагоде, а за пагодой всё тонуло для нее в беспросветном тумане. С трепетом взирала она на болезненно-темную, примятую траву, окропленную тлетворными маслянистыми каплями, на забрызганное чернилами кимоно японки да на ее побледневшее лицо.