«Полет на олити… вельдь… Дьеньи в белом платье… — подумал он. — Неужели мне все это только приснилось?».
Он посмотрел на стоявший напротив диван, но не увидел, как ожидал, своего друга. Синяева не было, и даже постель не была постлана. Сам Широков лежал раздетый, под легким покрывалом.
«Что-то неладно, — подумал он. — Что же сейчас: день или ночь?».
Повернув голову к окну, он внезапно увидел Синяева, который, совершенно одетый, сидел в кресле. Рядом с ним, в другом кресле, сидела Дьеньи.
— Георгий! — тихо позвал Широков.
Синяев и Дьеньи вскочили при звуке его голоса.
— Наконец-то! — воскликнул Синяев. — Дьеньи, позовите Гесьяня.
Девушка выбежала из комнаты.
— Что со мной случилось?
— Что-то скверное. Ты потерял сознание на стадионе.
— Давно это было?
— В полдень; разве ты забыл? А сейчас глубокая ночь.
— И ты не спишь из-за меня?
— Что с тобой, Петя! Как я могу спать? Здесь находятся все наши друзья, члены экипажа звездолета, Дьеньи со своим отцом, Гесьянь, Бьесьи, Женьсиньг, Зивьень и многие другие. Твой обморок взволновал всю Каллисто. Как ты себя чувствуешь?
Широков не успел ничего ответить. В комнату вошли Гесьянь, Синьг и какой-то незнакомый каллистянин, с глубокими морщинами на лице.
— Это какой-то знаменитый врач, — успел шепнуть Синяев на ухо Широкову. — Его зовут Бьиньг. Его вызвали с другого материка Каллисто.
Трое врачей подошли к Широкову. Синьг сел на край постели. Гесьянь предупредительно подвинул кресло для Бьиньга, а сам остался стоять у изголовья Широкова.
— Напугали вы нас, Петя, — сказал Синьг, словно не зная, с чего начать разговор. — Как вы себя чувствуете сейчас?
— Совершенно нормально, точно проснулся после крепкого сна.
— Совсем скверно! — неожиданно сказал Бьиньг.
— Наоборот. — Широков не понял, к чему относилось восклицание старого каллистянина. — Совсем хорошо!
— Вот это и плохо, — последовал ответ Бьиньга. — Если бы вы проснулись больным, было бы хорошо.
— Я вас не понимаю.
— Опыт, на котором вы так настаивали, — сказал Гесьянь, — окончился плачевно. Этого надо было ожидать. А то, что вы чувствуете себя нормально, еще хуже. Значит, наше предположение верно.
— Объяснитесь!
— Причина вашего обморока — Рельос, его лучи, непривычные для вас.
— Но, ведь у нас на Земле каллистяне нисколько не страдали от лучей Солнца, которые так же непривычны для них. То, что со мной случилось, не похоже на тепловой удар.
— Рельос и Мьеньи, — вмешался Бьиньг, — разные звезды. Дело не в том, что лучи Рельоса несут больше тепла, а в том, что они более активны. Вам ясно, что это значит?
Он говорил ворчливым тоном и чем-то напомнил Широкову Штерна.
— Допустим, что ясно.
— Надо было послушаться Гесьяня, задержаться на Сетито дней на сто, потом на Кетьо дней на двести и только тогда прилетать на Каллисто. Надо было как следует привыкнуть к лучам Рельоса там, где они слабее.
— Но что же все-таки случилось со мной? — спросил Широков.
— Случилось то, что на ваш организм оказала вредное влияние какая-то составляющая лучей Рельоса, которой, по словам вашего товарища, нет у Мьеньи.
— Если так, то почему же это вредное влияние сказалось на мне одном?
— По-видимому, организм вашего товарища менее восприимчив к нему. Но и с ним случится то же самое, что случилось с вами. Это неизбежно.
Широков вспомнил, как несколько раз Синяев жаловался ему на недомогание, симптомы которого совпадали с тем, что испытывал он сам. Давно следовало сказать об этом Гесьяню. Здесь была допущена большая ошибка.
— Что же надо делать, по-вашему? — спросил он. — И чем нам грозит пребывание на Каллисто?
Последняя фраза вырвалась как-то невольно, и Широков с ужасом понял, что сам же допускает возможность покинуть планету, с которой они, в сущности, еще и не начали знакомиться.
Синяев, сидевший поодаль в кресле и не принимавший участия в разговоре, вздрогнул, услышав эти слова.
Гесьянь посмотрел на Синьга, и на его лице, выражение которого давно научился понимать Широков, мелькнуло смущение.
— Мне очень жаль, — сказал Гесьянь, — но я должен повторить то, что сказал вам раньше. Пребывание на Каллисто для вас опасно. Вы должны отправиться обратно на Кетьо или, еще лучше, на Сетито и провести там дней двести.
— Потерять почти год! — по-русски сказал Синяев. — Немыслимо!
— Что это за составляющая? — спросил его Широков.