— Нельзя отвлекать их внимание, — сказал Линьг. — Тем, что показали вам это помещение, мы нарушили правило. Соединяться с механиками имеет право только дежурный по сектору.
— Они нас даже не заметили.
— И не могли, — сказал Гесьянь. — Я не давал сигнала.
— Как они узнают, что где-то произошло повреждение? — спросил Синяев.
— Машины сами вызывают механика. Мы могли бы посмотреть, как это делается, но боюсь, что придется сидеть перед экраном долгие дни, так как повреждения редки. Большинство мелких неполадок машина исправляет сама на ходу, не прекращая работы. Кроме того, существуют автоматические «механики», вроде тех, что убирают комнаты. Они умеют исправлять определенные повреждения без участия человека.
«Путешествие» продолжалось.
Один за другим на экране появлялись заводы — одежды, обуви, мебели, олити…
Всюду одна и та же картина.
Длинные залы, блистающие безукоризненной чистотой, трубы, непонятной формы машины, полная тишина.
Автоматические конвейеры, непрерывно выдающие поток вещей. Грузовые, никем не управляемые олити взлетают, садятся, снова взлетают.
Могучая река днем и ночью «затопляет» планету бесчисленным количеством разнообразной продукции.
— Хватит! — сказал наконец Синяев. — Довольно заводов. От всего этого голова кругом идет.
— Да, хватит, — со вздохом повторил Широков.
«Далеко нам до такого развития автоматики и такого изобилия. Но все это у нас обязательно будет».
— Может быть, вообще хватит? — спросил Гесьянь. — Возобновим осмотр завтра.
— Покажите нам какое-нибудь зрелище, — попросил Широков. — Надо разнообразить впечатления.
— У вас есть театры? — спросил Синяев.
— Были. Но теперь в том смысле, как у вас, нет. Все представления фиксируются на пленку.
Линьг не сказал: «пленка». Такого слова у каллистян не было. Изображения и звук записывались на дисках, отдаленно напоминающих патефонные пластинки, очень маленькие по размерам.
— Значит, мы можем увидеть любое представление, когда бы оно ни было исполнено?
— Вообще, да. Но станции передают определенную программу. Она достаточно разнообразна. Если же вы хотите посмотреть то, что сегодня не передается, то стоит только соединиться с архивом.
Появилась «программа». Точно огромный газетный лист, неподвижно и отчетливо на месте, где был экран, висело перед ними расписание передач. Здесь было более двухсот названий.
— Существуют у вас газеты? — спросил Синяев.
— Таких, как у вас, уже нет давно. Но в любой момент вы можете узнать все новости на планете с помощью этого экрана. Он заменяет нам ваши газеты. Любой выпуск можно прочесть когда угодно, хотя бы через несколько лет.
— Это довольно удобно, — сказал Широков.
Его и Синяева не удивляла осведомленность Линьга о Земле, на которой он не был. Они знали, что на всей Каллисто буквально зачитывались книгой Бьяининя «Планета Земля», которая вышла недавно в фантастическом количестве экземпляров. Они сами помогали ему писать эту книгу еще в пути, на звездолете.
По совету Дьеньи, они прослушали музыкальный спектакль, что-то вроде оперы. Но артисты не пели, а говорили под аккомпанемент инструментальной музыки. Для Широкова и Синяева музыка звучала странно, а сюжет они плохо поняли.
После ужина, когда зашел Рельос и ночь раскинула над Атилли свой звездный узор, они вынесли кресла на террасу.
Широков сел рядом с Дьеньи.
«Лун» еще не было. Они должны были взойти позже. В темноте лицо Дьеньи было почти невидимо.
Широков вдруг вспомнил, как четыре года тому назад (но одиннадцать с половиной по земному счету) вот так же ночью он сидел с Диегонем, дедом Дьеньи, у входа в палатку, в лагере под Курском, и слушал его рассказ о Каллисто. Мог ли он думать тогда…
Он повернулся, желая рассказать ей об этом далеком эпизоде, но никого не увидел.
Дьеньи исчезла…
Исчезли все, кто был на террасе, и сама терраса…
Волна холода прошла от сердца вверх, к голове…
ПРИКАЗ РОДИНЫ
Равнина, покрытая зеленой травой.
Зеленый лес на горизонте.
Голубое небо, на котором совсем как Солнце сияет далекий Рельос.
Все похоже на Землю, все ласкает глаз привычным, знакомым с детства сочетанием красок.