Часами смотрел он на загадочный шар, и смелые мысли теснились в его голове. Суживатись темно-синие глаза, словно стремясь проникнуть взглядом сквозь металлическую оболочку звездолета. Он сам боялся тех мыслей, которые возникали все чаще и чаще, но упорно возвращался к ним, и они начали казаться ему осуществимыми. Сердце билось радостно и тревожно, нетерпение становилось сильнее, неизвестность мучительнее.
Постоянно думая об одном и том же, он, наконец, нашел, как ему казалось, верный способ решить загадку.
Получив одобрение старших товарищей, он, как мальчик, бежал по лагерю, отыскивая командира полка.
Остроумная мысль Широкова понравилась всем.
– Молодец! – еще раз сказал Штерн.
Десять минут, в течение которых ученые ожидали подполковника, показались им очень длинными.
– Вот ведь никому не пришла в голову такая простая мысль, – заметил Лебедев.
– Простые мысли часто оказываются самыми трудными, – сказал Ляо Сен.
Очевидно, Широков успел по пути рассказать о предстоящей попытке, так как участники экспедиции, один за другим, поспешно подходили к палатке Куприянова.
Вскоре явился и командир полка.
– Прожекторная установка всегда готова, – ответил он на вопрос профессора.
– В таком случае пошли.
Как и в первый вечер, все столпились вокруг машины.
Было еще совсем светло, но Куприянов и Штерн рассчитывали, что экипаж звездолета все-таки заметит луч прожектора. Ожидать, пока наступит полная темнота, у них не хватало терпения.
– Может быть, они спят, – сказал кто-то.
– Или не смотрят в нашу сторону!
– Сейчас узнаем, – сказал Куприянов. – Начинайте!
Вспыхнул прожектор – и семь коротких лучей ударились в белый корпус корабля.
Все молча ждали. Слышалось только взволнованное дыхание людей. Минута шла за минутой, но ответного луча не появлялось.
– Не заметили, – сказал Штерн. – Надо повторить.
Едва он это сказал, как от корабля пришел ответ. Вспыхнул свет его прожектора и погас.
– Один! – сказал Куприянов. – Неужели завтра?
– Мне кажется, что это только просьба повторить, – сказал Широков. – Они не успели сосчитать.
– Да, пожалуй, – сказал Штерн. – Для них это было неожиданно.
– Повторите, – обратился Куприянов к подполковнику.
Снова семь раз появился и погас луч прожектора. И тотчас же космический корабль ответил.
Двенадцать раз!
– Значит ли это, что они выйдут через двенадцать дней после посадки на Землю, или через двенадцать дней, считая от сегодня? – спросил Лебедев.
И, будто услышав его вопрос, луч замигал опять.
Девятнадцать раз!
– Ясно! – сказал Куприянов. – Пошлите им одну вспышку в знак того, что мы поняли.
Прожектор поставил короткую точку.
– Весь земной шар должен быть глубоко благодарен вам, Петр Аркадьевич, – сказал Штерн.
– Они выйдут пятнадцатого августа. Надо немедленно сообщить об этом всему миру, – сказал Куприянов.
НОЧНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ
Четвертого августа днем в лагере появилась машина секретаря обкома. Козловский приезжал часто, и каждый его приезд вносил что-то новое в жизнь участников экспедиции.
Секретаря обкома очень полюбили все за его заботу, любовь к людям и добрый, отзывчивый характер и радовались, когда видели его в лагере. Один только Широков с тревожным чувством встречал появление знакомой серой машины. Козловский безжалостно ругал его за малейшее упущение. Комендант хорошо помнил угрозу секретаря и не сомневался, что если не будет добросовестно исполнять возложенные на него обязанности, то тот приведет ее в исполнение.
Увидя въезжавшею в лагерь машину, Широков поспешил к ней навстречу, озабоченно проверяя на ходу, нет ли где-нибудь беспорядка. Но лагерь блистал чистотой.
С другой стороны к автомобилю подбегал дежурный по полку, так же, как и Широков, внимательно и беспокойно осматриваясь. Он по-военному четко отдал рапорт.
– Хорошо! – сказал Козловский, узнав, что все благополучно и в лагере нет больных. – Ну, а у вас? – обратился он к Широкову.
– Все в порядке, Николай Николаевич.
– Вот как? Значит, подготовка к работе с гостями закончена?
– Нет еще.
– А вы говорите, что все в порядке, – улыбнулся Козловский. – А вы молодец! – неожиданно сказал он, крепко пожимая руку коменданта. – Как это вам пришло в голову?
Широков понял, что секретарь обкома говорит о вчерашнем разговоре с кораблем.
Увидев Куприянова, Козловский быстро направился к нему.
– Профессор, – сказал он, здороваясь, – я очень сердит на вас. Почему вы мне не позвонили, получив такую важную телеграмму?
– Какую важную телеграмму? – удивился Куприянов.
– О приезде в лагерь иностранцев.
– Такой телеграммы я не получал.
– Тогда другое дело. Считайте себя оправданным. А я уже получил.
Козловский вынул из кармана и протянул Куприянову телеграфный бланк. В этот момент появился дежурный радист и подал профессору только что полученную радиограмму.
– Вот она, – сказал Козловский.
Так и оказалось. Радиограмма извещала о скором приезде трех западных ученых и пяти журналистов, из числа тех, кому правительство СССР разрешило посетить лагерь. Иностранцы должны были приехать двенадцатого числа, и начальнику экспедиции предписывалось встретить их, устроить и обеспечить всем необходимым.
Озабоченный этим известием, Куприянов молча посмотрел на Козловского.
– Встретить, устроить и обеспечить нетрудно, – сказал секретарь обкома. – Поставим еще две палатки – и все! Труднее будет другое…
Он взял листок из рук Куприянова и внимательно прочитал его.
– В полученной мною телеграмме нет фамилий, – сказал он, – а здесь есть. Директор Кэмбриджской обсерватории Чарльз О'Келли; действительный член французской академии наук, профессор биологии Линьелль; профессор Стокгольмского университета Густав Маттисен…
– Тоже биолог, – вставил Куприянов.
– И пять корреспондентов: агенства «Франс-пресс» – Лемарж, агенства Рейтер – Дюпон, агенства «Юнайтед пресс» – Браунэлл, агенства «АДН» – Гельбах и агенства «Синьхуа» – Ю Син-чжоу. Это все первые ласточки. Будут и другие. Ю Син-чжоу, конечно, не в счет, – добавил Козловский. – А с остальными придется держать ухо востро.