— Жутко подумать, — сказал Широков, нежно гладя рукой бесценную страницу, — что ее могло не быть.
НА ВЕЛЬДЕ
Потекли дни напряженной и трудной работы.
По просьбе Широкова и Синяева к ним присоединился Бьяининь, и они втроем переводили на русский язык исключительно сложный текст «послания Каллисто Земле».
Они часто вспоминали совещание технической комиссии после диверсии на звездолете. Как и тогда, некоторые фразы приходилось переводить очень сложным способом.
В доме, где жили гости Каллисто, постоянными посетителями стали все члены экспедиции к Солнцу, всеми силами старавшиеся помочь работе.
Каждая фраза считалась правильно переведенной, если Синяев, лучше Широкова разбиравшийся в этих вопросах, заявлял, что она ему ясна.
— Я прохожу курс новейшей ядерной физики, — шутил он.
За все время этой работы люди почти не видели света «солнца», и их домашние врачи — Гесьянь и Синьг — были очень довольны таким дополнительным карантином. Облака над Атилли постепенно становились все тоньше, и к концу работы над городом снова было безоблачное небо.
— Если все время держать над вами облака, — говорил Гесьянь, — вы никогда не привыкнете к лучам Рельоса. А вам надо познакомиться со всей Каллисто.
— Никаких тревожных симптомов нет, — отвечал Широков. — Мне кажется, что Рельос для нас безвреден.
Он умалчивал при этом, что несколько раз у него и у Синяева появлялось недомогание, считая его причиной переутомление от напряженной работы. Он хорошо знал повышенную мнительность по отношению к ним каллистянских врачей, испытав это на самом себе после случая с камнем на Кетьо.
«Скажи я об этом, и они, чего доброго, вернут нас на Кетьо или на Сетито без всякой нужды», — думал он.
Пока шла работа над переводом, теси‑установка со спутника Каллисто ежедневно посылала сигналы на Землю. По глубокому убеждению всех — людей и каллистян, слова «Петр Широков» не могли остаться незамеченными. Точность расчета и надежность автоматического управления лучом не вызывала сомнений.
— Вспышки появляются над Москвой, — говорил Синяев, когда Широков снова начинал сомневаться. — Или, во всяком случае, близко от Москвы. Между Рельосом и Солнцем нет ни одной звезды, и луч не может уклониться.
— А само Солнце? — спрашивал Широков.
— Влияние гравитационного поля Солнца учтено при расчете.
— Но Земля вращается.
— И это учтено. Теси‑луч движется, правда, абсолютно незаметно для самых точных приборов в сторону вращения Земли. Сигналы вспыхивают на одном и том же месте.
— И ты уверен, что нет ошибки?
— Уверен.
— Почему же тогда мы передаем сигналы на трех языках?
— На этом настаивают каллистяне. Они хотят обеспечить успех на сто процентов. А вдруг луч не совсем точно направлен?
— Значит, это все‑таки возможно? — разочарованно спросил Широков.
— Разумная осторожность, не более.
— А основной текст тоже будем передавать на трех языках?
— Да. По три раза каждую фразу. На русском, английском и французском.
— Тогда уж лучше не на французском, а на латинском.
— Ты его так хорошо знаешь?
— Не хуже, чем русский.
— Какой ты у меня умный. — Синяев провел пальцами по лбу Широкова. — Значит, английский и латинский. Ты будешь переводить; это не трудно, раз есть русский текст. А я зашифровывать азбукой Морзе. Латинские и французские буквы одинаковы.
Но, несмотря на все усилия, к пятнадцатому октября перевод не был закончен. Синяев предложил Зивьеню, руководившему всей работой, отложить начало передачи основного текста, продолжив вступительные слова.
— Мы считаем, что можно начать, — ответил тот. — Зачем заставлять ждать людей Земли? Им это, вероятно, будет тяжело. Мы начнем, а вы продолжайте работу. Я уверен, что никаких затруднений больше не встретится. В оставшейся части текста нет новых для вас слов.
На том и порешили.
И через день дежурный звездолет совершал рейс на спутник Каллисто, доставляя туда очередную партию металлических пластинок, на которых по особой системе наносились знаки, соответствующие точкам и тире азбуки Морзе, выполненные на бумаге рукой Синяева.
Эти пластинки закладывались в теси‑установку, которая автоматически отправляла «телеграмму» на Землю.
— Вы можете передавать триста знаков в минуту, — сказал Синяев Зивьеню. — На Земле есть операторы, которые могут принять текст при такой скорости.
— Это облегчит работу, — ответил Зивьень. — Но будут ли использованы такие операторы?
— Несомненно. Если только слова «Петр Широков» были увидены и поняты. Кроме того, на Земле могут снимать вспышки на киноленту.
Прошел еще один земной месяц, и работа по переводу была успешно закончена.
— Теперь, — сказал Широков, — я не буду иметь покоя, пока мы не получим ответа.
— Придется ждать год.
— А может быть, раньше?
— Мьеньонь считает, что двенадцать наших месяцев — это наименьший срок.
— Удалось ли? — с тоской в голосе сказал Широков.
— Они решили через полгода, по‑нашему, повторить передачу.
— Как радостно будет получить весточку с Земли!
— Еще бы! — сказал Синяев.
Для него и Широкова неудача была бы тяжелым ударом. Как это ни странно, но свои надежды на счастливый результат они возлагали на… чуткость и внимательность к ним каллистян. Вряд ли они предложили бы провести опыт, если бы не были уверены в успехе. До сих пор все доказывало, что хозяева прекрасно понимают психологическое состояние своих гостей. А если каллистяне были уверены… Широков и Синяев верили в их технику и знания.
Но место для сомнения все же оставалось. Если техника Земли еще не может доставить на Луну все, что необходимо для теси‑установки, ответа не будет.
Хотелось сократить время ожидания. Ничто не помогает в этом так надежно, как напряженный труд.
— Мы пробыли на Каллисто довольно много времени, — сказал Широков Гесьяню. — Мне кажется, что пора прекратить затворничество. Настало время свободно знакомиться с вашей планетой.
— А разве вы не свободны? — удивился Гесьянь.
— Конечно нет. Вы не позволяете нам даже походить по городу. Какая же это свобода?
— Мне странно слышать это от вас. Вы же врач. Мы действуем в ваших же интересах. Впрочем, — прибавил Гесьянь, пожимая плечами, — делайте, как хотите. Вы были, есть и всегда будете совершенно свободны в своих поступках.
Широкову показалось, что Гесьянь обижен. Он ласково провел пальцами по лбу каллистянина.
— Очень хочется поскорее увидеть все, — сказал он извиняющимся тоном. — Тяжело ничего не делать.
— Это, конечно, трудно. Но в последнее время вы много работали.
— Я понимаю ваши опасения, — продолжал Широков. — Проведем опыт. Завтра утром как следует покажите нам Атилли. Ведь мы почти не видели города. А потом тщательно обследуйте нас.
— Хорошо, — без видимой охоты согласился Гесьянь. — Пусть будет завтра. Рано или поздно, но это все равно придется сделать. Но не советую сразу начинать с пешеходной прогулки. Лучше всего слетать куда‑нибудь на обычной олити, например на вельдь. Завтра как раз соревнование по фетимьи.
— Что это такое?
— Спортивное соревнование. Финальная игра на первенство Каллисто.
— Чудесно! — воскликнул Синяев.
Он был страстным болельщиком футбола и в Москве не пропускал ни одного матча. Но, кроме футбола, он вообще любил спорт.
Каллистянское слово «вельдь» означало открытый стадион.
— Почему финальная игра проводится в Атилли? — спросил Широков, предчувствуя, какой последует ответ. Он знал, что город, в котором они поселились, был далеко не из больших.
— В надежде, что вы захотите посмотреть игру, — как и ожидал Широков, ответил Гесьянь.