Как оказалось, некоторые из десятка, по крайней мере Феланий и певчий Рувор знакомы с ними. Выяснилось, что высокого зовут Пирс, тогда как имя подростка в разговоре никто не упоминал, а спросить прямо лавочник отчего-то постеснялся.
Разговоры на стене в ту ночь велись самые разные, хотя и несколько натянутые - уставшие от ожиданий неизвестного люди делились воспоминаниями, рассуждали об обстановке, иногда шутили. Как ни старался Вильтон поучаствовать наравне со всеми, получалось у него плохо, парню казалось, что все смотрят на него свысока, даже тот малолетний клинок из дома Ниветта. Что бы ни пытался вставить в разговор Вильтон, ответом ему вечно служило назидательное:
- Да много ты понимаешь!
Хотя, по правде говоря, понимал и повидал Вильтон многое - годы странствий с семьей не прошли даром. Юного лавочника вряд ли можно было назвать умным или мудрым человеком, но он был однозначно начитанным и осведомленным. Грамоте их с сестрой научил отец, который зарабатывал в своих странствиях торговлей книгами. Случались времена, когда на целые недели, а то месяцы, рукописные тексты становились их единственными друзьями и спутниками в бесконечных переездах. Вот и сейчас, когда ополченцы на стенах обсуждали, против кого им придется биться в грядущий день, Вильтон имел что сообщить, но мало кто прислушивался к его словам. Ему довелось встретиться с нежитью один раз, когда ему было лет двенадцать, и его семья странствовала по Эрафии. Тогда его отец решил остановиться на ночлег в заброшенном остроге, располагавшемся чуть в стороне от дороги. Вильтону с сестрой эта идея пришлась совершенно не по нраву, острог выглядел жутко и не внушал безопасности, они даже попытались уговорить отца не лезть туда, но тот пригрозил оставить их ночевать под елкой в лесу. Отец с Вильтоном осмотрели каждый закуток строения, но не нашли ничего подозрительного. Но ночью на них из окрестного леса вышла пара скелетов в остатках истлевших одежд. Один до сих пор был облачен в обрывки добротного доспеха и держал в единственной сохранившейся руке обломок меча. Благо, семью лавочника предупредили о нежити неистово заржавшие и начавшие брыкаться кони, и отец Вильтона вовремя среагировал. Скелетов, едва переставлявших ноги, удалось уничтожить при помощи всего лишь оглобли - магия, поддерживавшая в них жалкое подобие жизни, оказалась слишком слаба, но Вильтон запомнил ту ночь надолго.
- А дело так было. - говорил Пирс о собственном опыте встречи с нежитью. - Супротив нас конницу они бросили. Жуткая сила, должен сказать! Все черные, в латах, в глазах - огонь алый, а кони-то, кони... Неживые скакуны под ними были! Как они ударили тогда... Не ведаю, как и уцелел-то. Должно быть, Небеса благодарить надобно, охранили меня в тот день.
- Да будет тебе, Пирс. - отвечал десятник Осмунд. - То всамделишная война была, с армиями и прочим... А под Калтонхоллом что? Ну откель здесь черным рыцарям взяться?
- Твоя правда, десятник. - вторил ему Рувор. - Мертвецы ожившие на нас идут, и только. Числом - тьма, конца и края строю не видать, но сурьезней не видели никого.
- Тебе докладывают об таком что ли? - ехидно поинтересовался маленький наемник, сверкнув улыбкой в неровных отблесках пламени.
- Велика честь! Знакомцы мои, охотники здешние, для господина наместника в разведку идти вызвались. Два брата их было, раз сходили, другой, а на третий - один токмо воротился.
- Да прими Небо душу его! - сипло проговорил старик Феланий. - Большое дело они для города сделали, стоит помянуть по-человечески!
- Зато погиб тот с честью. - решился вставить свое Вильтон, и в тот раз его подержали кивками. - Надеюсь, и мы сумеем, случись что.
- Ты пожить сумей, дурень! - недовольно бросил Феланий в ответ. - Молод еще, а уж о смерти заговариваешь. Помереть-то, чай, ума много не надо!
Обрадованный, что его наконец-то слушают, лавочник спросил:
- Ужель ты за жизнь свою до последнего цепляться станешь, а про честь забудешь, старче?
- И отчего людей так впечатляет когда, умирают за них, а? - пробурчал тот. - А когда ради них живут - это что ли, не доблесть?
- Хорошо сказано, старче! - одобрил певчий Рувор. - Но и паренек прав в чем-то. Слыхал я, что купеческие-то отнюдь не все в ополчение пошли. Есть и такие, кто под предлогом всяким с немощными позади нас остался.
- А тут и гадать не надобно! - просветил его звонким голоском подросток из дома Ниветта. - Тысяцкого нашего сын в тылах остался, то мои глаза видели на-день.
- Говорят, захворал он. - откровенно издевательски добавил Пирс.
- Агась. - в тон ему пробасил кузнец Сил. - Как за всеми девками в округе волочиться - так здоровей вола был, а как война пришла - слег. Папаша его хотя б не струсил - и то ладно.
- Слыхал я, что тысяцкий-то знатный воин, каких поискать. - вставил Осмунд слово. - Вот и поглядим!
- Эх, заладили - здоровый да здоровый! - сказал один из деревенских стражников-новобранцев из десятка. - Я успел ваших тутошних девок поглядеть надысь. За такими я б и при смерти ухлестнул, видит Небо! Дюже хороши!
- А ты на наших-то не шибко замай! - полушутя-полусерьезно отозвался сапожник Феланий. - Вертайся к себе в край родной - там и засматривайся!
- Жалко тебе что ли, старче? - ехидно отозвался другой новобранец из Иренвигского надела. - Аль убудет от тебя?
Тут Вильтон поймал мысль и решил подшутить над стариком:
- И правда, Феланий, тебе-то что за дело? В твои-то годы не об таком думать надо! Ты, поди, на первую-то еще заберешься, на вторую с трудом, а третью - и не одолеешь!
Раздались приглушенные смешки, но сапожник как ни в чем не бывало ответил:
- Я со своей женою в согласии живу, мне иных и не надобно!
- Жена-то тут причем? - деланно удивился Вильтон, скривив рот вправо. - Ты об чем это, старче? Я ж о ступеньках речь вел!
Раздался гогот - трое стражников-новобранцев и наемник Пирс оценили шутку. Феланий же лишь фыркнул и внезапно заговорил о другом:
- Ну, шутник! Я от отца твоего покойного слыхал, что странствовать по империи всем вам довелось, так оно?
- Ну, так, старче... - осторожно ответил непонимающий, куда ведет разговор сапожник, парень.
- А о монастыре древнем за Иренвигом тебе слышать доводилось? Может, ты и бывал там?
- Было дело, твоя правда. - подтвердил он, все еще не понимая.
- Разграбили его мертвецы-то! Небось, за останками древними явились в ту усыпальницу. Слыхал я, взломали некроманты все слепы тамошние - один другого старше, пока до самого древнего не добрались. Отворили его - а там скелет воина, в доспехах диковинных, древнее некуда уже.
- И что с того? - нетерпеливо перебил его рассказ лавочник. - К чему ведешь-то?
- А к тому! Оживили эти мерзавцы почившего, а тот, как восстал, принялся им шутку о ступеньках сказывать!
На этом месте искренне захохотали все. Посрамленный Вильтон не нашелся, что сразу ответить, а десятник Осмунд, вытирая слезу, выдавил в темноту:
- Во дает! Ну, Феланий - язык без костей!
Сапожник лишь усмехнулся и сам перешел в наступление:
- А ты, малец, не горазд ли о девках-то рассуждать? Гляжу на тебя - и думается мне, ты, поди, в свои осьмнадцать лет разве что слюнявый кулачок одолел?
- Мне девятна... - начал было Вильтон, и понял, что жестоко попался. Все заржали пуще прежнего, хваля находчивого на слова старика и поддразнивая незадачливого лавочника.
- Да я... Да мне... - попытался было оправдаться парень, покраснев, как вареный рак, благо в темноте этого никто не сумел бы разглядеть.
- Будет тебе уроком, что старших чтить следует! - шутливо наставил его десятник.
- А паренек-то и правда чист, об заклад бьюсь! - прозвенел слева голос маленького наемника. Издевательств ребенка Вильтон уже не стерпел и выпалил:
- Ты-то куда лезешь, дитя? Бубенцы еще отросли об таком рассуждать!
На какие-то мгновения наступила полная тишина, а потом темнота взорвалась хохотом десятка мужиков. Ополченцы буквально попадали со смеху, напрочь позабыв о том, что под стенами стоит армия нежити и о грядущей битве. Они развеселились так, что с соседнего десятка донесся грозный окрик, чтобы вели себя тише и были настороже. Поначалу Вильтон был очень доволен произведенным эффектом, но ровно до тех пор, пока не заметил, что громче всех заливается звонким смехом сам юный наемник, согнувшись пополам у зубца с лампадой. Разозлившись на неугомонного паренька, лавочник напустился на него вновь: