- Вссе насзад! - приказал Лисск, и отряд стал было отходить по главной улице вверх, но тут до них донесся зов о помощи со стороны первой башни. Там, в тени почерневшей громады, еще оставались живые люди, окруженные нежитью. Ящер на мгновения замер, колеблясь с решением, но очередной вопль заставил его пойти на выручку.
Битва вышла недолгой - мертвецы еще не успели перебраться за стены достаточным числом, и не смогли задавить ополченцев. Отряды сумели объединиться и начали отход в сторону главной площади, ибо почти половина людей были ранены. В этой схватке довелось поучаствовать и самому Оливеру - подобранной дубиной он сумел разломать сбитого с ног скелета, за что получил похвалу от одного из ящеров. Впрочем, мальчика почти сразу оттеснили назад и не дали проложить бой. Когда вся нежить поблизости была упокоена, а вход в башню подперли заранее сколоченным деревянным щитом, началось отступление. Оливер изо всех сил помогал раненому в спину ополченцу встать, как вдруг из лежавшей рядом кучи костей метнулась мертвая рука, все еще сжимавшая нож. Лезвие вонзилось мальчику в ногу, едва не задев кое-что очень нужное, и глубоко вошло в плоть. Мальчик закричал и отпрыгнул назад, валясь на спину. Недобитые останки мертвеца поползли к нему, волочась по земле разбитыми костями. К нему тут же бросился единственный оставшийся светличный, на ходу облекая ладони голубым свечением.
Оливер испуганно глядел, как один ополченец осторожно разрезал ему штанину, открывая обильно кровоточащую рану, и в то же время послушник направил на нее заклинание. Напавшего мертвеца быстро упокоили, не дав ему ранить кого-нибудь еще. Рана Оливера затянулась на глазах, покрывшись струпом запекшейся крови, но боль не исчезла, она лишь превратилась из мучительно-острой в какую-то давящую, словно на его бедро сжимал тяжелой хваткой кто-то могучий. Послушник осторожно поставил маленького воина на ноги и сочувственно спросил:
- Идти можешь? Дюже болит?
Оливер лишь кивнул головой и, закусив губу, сделал шаг. Оказалось тяжело, но терпимо.
- Несведущ я в исцелении еще... - извиняющимся тоном прошептал послушник.
Наспех собранный отряд перебрался через завал из бревен, преграждавший ближайшую боковую улицу, и направился в сторону главной площади, петляя среди самых роскошных домов Калтонхолла. Оливер поначалу плелся в центре, поддерживая шатающегося раненого ополченца, хотя ему самому каждый шаг давался с трудом. Боль в ноге не утихала, а вскоре бедро начало и опухать. Мальчик видел в разрезе штанины багрово-синюшную, лоснящуюся на солнце плоть. Но он не смел жаловаться и старался сдерживать слезы, ибо видел вокруг людей, куда сильнее нуждающихся в помощи. Раненых в отряде Лисска было подавляющее большинство - остальных призвал под свою руку начальник стражи у ворот.
Постепенно идти становилось все тяжелее. Оливер начал ощущать слабость и жажду, он вспомнил, что не ел и не спал со вчерашнего вечера. Нога беспокоила все ощутимей, раздуваясь, словно мех в кузне, а ощущения в ней стали невыносимыми. Его немного удивило то, что он начал замерзать, несмотря на нещадно палящее летнее солнце - когда он прикоснулся ладонью ко лбу, он почувствовал, насколько она холодна. Парень шел все медленней, смещаясь в конец колонны. Когда они преодолели примерно полпути до площади, оказавшись в небольшом садике, он и вовсе начал отставать. Кружилась голова, и его мутило.
- Дяденька... - протянул Оливер, когда понял, что уже не в силах нагнать уходящий отряд. Ковыляющий последним мужчина с бурой повязкой ниже спины обернулся и, злобно ухмыльнувшись, молча продолжил идти вперед. Мальчик узнал в нем накинувшегося на него в башне-лечебнице ополченца.
Глядя на удаляющихся людей, он почему-то не испытывал страха. Все, чего ему хотелось в тот момент, это сесть и дать одеревеневшим ногам отдых. Левую он вообще перестал чувствовать.
"Должно быть, вымотался я за ночь-то, да и мертвяк с ножом..." - подумал он, пытаясь собраться с силами.
- Надобно идти... дальше... - сказал самому себе маленький воин, почувствовав, что его язык пересох, словно обожженная глина. Он сделал еще пару мучительных шагов, и земля ушла у него из-под ног, так что ему пришлось опереться на каменную ограду сада. Часто дыша, Оливер доковылял до ближайшего дерева и повалился под него, ухватившись ослабевшими руками за ствол. Сердце бешено колотилось, отдаваясь ударами молота в голове. Он чувствовал, словно задыхается даже на свежем воздухе. Веки превратились в тяжеленные печные заслонки и так и норовили сомкнуться. Оливеру стало решительно все равно, останется ли он один посреди осажденного города и настигнет ли его нежить. Так сильно он еще никогда не уставал. Спать... нет, сначала пить... целое ведро бы сейчас выхлебал... Надо вставать и идти, он не должен... нет, он не сможет сейчас подняться...
Его мысли стали путаться, но где-то на задворках сознания еще звучал голос: "Нужно лишь немного передохнуть! Ты еще не отомстил за них!" Тут перед ним внезапно возникли отец, матушка с мирно спящим Ноем на руках и улыбающаяся Лорри. Оторопев, Оливер попытался протянуть к ним руку, но та словно весила тысячу пудов. Они смотрели на него ласковыми глазами, в них не было ни капли осуждения. Он хотел им сказать, что сожалеет обо всем, но язык не слушался.
- Ты настоящий герой, я горжусь тобой! - раздался хриплый голос отца, почти сразу же подхваченный матерью и сестрой. Наверное, это самой лучшее, что он когда-либо слышал.
Оливер понимал, что они мертвы, и это всего лишь сон, который развеется, когда он очнется, но как же прекрасны были эти грезы...
_____________________________________________________________________________
При каждом ударе по воротам Роб вздрагивал. Отряд Троя все еще держал позиции на крыше, тогда как люди на стенах уже оставили их. На глазах у Роба ящеры-наемники вывели уцелевших ополченцев с восточного прясла, однако он не заметил среди них тысяцкого, который отправился туда ранее. Соратники Роба, не считая измотанного светличного и доносчика Сопли, начали поглядывать на десятника с откровенной неприязнью - горшки с маслом и смолой кончились, на исходе были и камни, вдобавок, еще и праща сломалась от долгого использования, но приказа отходить Трой так и не отдавал. Внизу уже сновала нежить, перевалившая через стены до того, как все выходы были наглухо забиты, и то и дело вспыхивали короткие яростные схватки. Начальник стражи, командуя обороной ворот, выстроил перед ними копейщиков с полуторасаженными пиками в три линии, расположил уцелевших лучников за ними, а сам с пехотой прикрывал строй от мертвецов. Почти все светличные и маги либо ушли с тем сотником, либо полегли в бою. Роб понимал, что люди боялись. Они пятились от ворот, когда те вновь сотрясал чудовищный таран, оглядываясь друг на друга. Побеги сейчас хоть один - и все ринутся за ним.
- Держать строй! - орал Эдрик, силясь навести порядок. - Кто бы ни ворвался в эти ворота, остановим его!
- Слезать надобно! - глухо отозвался Лиам, оборачиваясь к десятнику, но тот лишь взмахнул мечом и неизменно ответил:
- Наше место здесь. Его надобно удержать, и иного не указа не было.
Роб выругался про себя, поминая этакого дуболома, который скорее положит весь отряд, чем прислушается к голосу рассудка. Снизу раздался очередной удар, и на сей раз он был сопровожден металлическим скрежетом. К этому времени все подпорки отлетели от ворот, и лишь засов и петли удерживали их от открытия. Роб увидел, как левая створка пошатнулась, осыпав каменной крошкой и обломками землю под собой.
- Готовсь! - зычно скомандовал Эдрик. - Копья к бою!
Следующий удар наполовину выломал ворота. Створка повисла на одной петле и засове. Что-то чудовищно тяжелое навалилось на врата снаружи, и раздался треск.
- Стоим насмерть, и да помогут нам Небеса! - прокричал Эдрик как раз в тот момент, когда створка с грохотом повалилась наземь. Из арки на ополченцев вышло самое отвратительное создание, которое когда-либо доводилось видеть Робу. Это было ужасающее чудовище, слепленное из мертвых туш животных и больше походившее на груду гниющего мяса, оживленную лишившимся рассудка некромантом. Росту в нем было аршинов шесть, толстенные лапы держали окованный железом ствол немолодой сосны, бочкообразное туловище держалось на двух коротких, гниющих ногах, а венчал все это огромный бычий череп, лишенный плоти. Смрад тления от чудовища был столь силен, что даже людям на крыше стало дурно.