— Нет, не совсем так. На вопрос «как реагирует на критику» все-таки я получил четверку...
Есть на заводе токарь, допустим Василь Снегирев. Парня лет двадцати пяти, спортивного типа, в куртке на «молнии» и в шапке с козырьком, с которым я познакомился в Минске, звали иначе — не в этом суть. Василь еще не был женат, девчата, которых прокатывал он «с ветерком» на своем трескучем «ижевце», почему-то прочно к нему не прилипали, а скорее всего сам не собирался раньше времени «надевать хомут». Парень веселый, заводной, не дурак и выпить при случае, но не в цехе — этого баловства не любит. Руки у Василя хорошие, и мастер им доволен. Разряд приличный, работу может выполнять всякую. По СБТ у него штрафных крестиков почти нет, правда, и «доппаечных», как он выразился, тоже нет. Заработок выгоняет вполне. В школе учился восемь классов, сначала поступил на другой завод учеником, отслужил армию, вернулся в свой цех, но что-то не заладилось там, перекочевал на станкостроительный.
— Надолго ли?
— Жизнь покажет.
Это меня больше всего занимает в нашей истории: что же в конце концов «покажет жизнь» Василю Снегиреву и приятелям его, заводским парням, среди которых у него много дружков по разному поводу: мотоциклисты, любители пива, рыбаки и даже особая категория — «профессиональные холостяки». Крепкий, высокий, ладно скроенный, с лица не слишком уж привлекательный — уши в стороны, редкие зубы, нос «корабликом», он, однако, отличается завидной коммуникабельностью, с ходу вступает в контакт, не лезет в карман за словом. Чтобы быть цеховым Васей Теркиным, ему не хватает, пожалуй, бескорыстной доброты. Василь парень-то в общем неплохой, тем не менее из категории «башнабашных», признающих нормой способ общения по принципу: я — тебе, ты — мне. Для него это естественная мера бытия. Рассуждает так: «Мне кусок отдай и не толпись, а заводу надо — я тоже кусок отдам, торговаться не стану». В последнем случае под «куском» он имеет в виду не деньги, как в первом, а время. В том смысле, что может, если начальству надо, выйти в воскресенье. А надо это заводу довольно часто, и безотказные станочники у цеховой администрации в цене.
Ему платят, он расплачивается. Что еще нужно от Василя заводу и что Василю нужно от завода? Взаимных претензий нет. Однако и взаимной привязанности — тоже. Завод в нем гораздо больше заинтересован, чем сам он в заводе. Зарабатывать, ладить с начальством, «не высовываться» — это, если руки хорошие, в общем, несложно. Однако несложно не только здесь, но и в любом другом месте. Сейчас опытного станочника берут с радостью, как подарок царя небесного, только заикнись. При малейшей придирке к нему администрации, стычке с мастером или цеховым начальником он тотчас же «хлопнет дверью».
Привязанность к заводу складывается из чего-то иного, сверх хорошего заработка. Отчасти из уважения к созданной вокруг тебя и для тебя производственной культуре, эстетике, красоте. Отчасти из-за социальных благ: бассейны, санатории, профилактории, путевки, квартиры — якорь крепкий, многих способен удержать. Своеобразное соревнование в этой области разрастается, да только один завод «архиважномашиностроительный», денежный, а другой — из тех, что делает «всякое-разное-тридесятое», хотя и позарез нужное народному хозяйству, людям. По бедности он ничем не может соблазнить работников у сиятельнейшего соседа, а тот переманивает без стеснения. И раскачиваются маятники миграции, социологи и работники кадровых служб с беспокойством констатируют рост процента «ушедших-пришедших», питающегося, как все теперь понимают, не только шальной волей злостных летунов.
Умные директора давно сообразили, что к «прянику» материально-социальных стимулов и «кнуту» административно-дисциплинарного порядка нужно добавить еще нечто третье, особенное, удовлетворяющее потребности души человеческой.
Я вспоминаю встречи с Л. И. Коварской, замечательным человеком и администратором, несколько десятков лет подряд руководившей Косинской трикотажной фабрикой под Москвой. Она проповедовала в коллективе «культ сердечности», причем формальные элементы уважения — цветы к рождению, любому семейному и производственному торжеству (для этого трикотажники держат оранжерею) — тонко переплетались у Коварской с искренней теплотой. Вошло в традицию накрывать столы в клубном фойе, ставить самовары. Приносят из дома собственного приготовления пирожки, булочки, торты. Устраивают дружеские чаепития всей фабрики, работницы и начальники — рядом, а вместе со всеми и директор. Ох, как любила, помню, Коварская эти посиделки у самовара! Название им придумали — «Искусница». Все переплеталось на таких вечерах: устный журнал с приглашением интересных людей, торговля необходимыми для женщин товарами, консультации косметологов, показ модных причесок, беседы с врачом и педагогом о детях.