— Можно было бы тогда уж прямо в рублях планировать, — подает реплику сосед по койке, экономист, — было бы честнее...
— Ну, это тоже не совсем... — мнется Кебич. — Понимаете ли... ну, тогда получается как-то... — Что-то мешает ему высказаться определеннее, я жду, сосед тоже поднял голову, смотрит вопросительно, наконец директор произносит то, что всем присутствующим, в том числе и ему самому, очевидно: — Получается, что идет планирование не объемов работы, а заработной платы. Тут, если хотите, только, может быть, в названии разница. Мы побоялись перейти к этому, вышло бы, что мы уже зарплату планируем, если прямо в рублях давать задание. А в нормо-часах все же не так явно...
«Разные там анкетки социологические — от лукавого все это, мода, бирюльки. Кто лучше нас самих может судить о положении дел на заводе? Да у меня начальник сборки любого социолога за пояс заткнет! Он же своих людей видит насквозь...»
Сколько раз приходилось слышать подобные речи!
Кебич тоже одно время считал, что сам он и его молодые администраторы «проникают до корней». Тем не менее что-то его скребло, наверное, какая-то смутная тревога, видимо, была на душе. При полной внешней благополучности — план стали выполнять постоянно, подтянули качество и культуру производства, привыкли уже к победам в соревновании, к знаменам и премиям, к хвале устной и печатной, — при всем при этом коллективу и директору незачем вроде бы заниматься самоанализом. Незачем выискивать непричесанные мысли, некие «камни на сердце», все то невидимое глазу, подспудное, что совершает свою работу неодолимо и тихо, подобно белым муравьям, которые втайне от людского взора превращали в труху стены ашхабадских домов, по-своему готовя их к надвигавшемуся страшному землетрясению. Казалось, вполне можно бы обойтись без анкет и опросов, тем более что Кебич не из тех директоров, которых станочники видят лишь в президиумах заводских собраний.
Он никогда не появляется в своем кабинете раньше десяти, хотя служебный день его начинается в восемь: два часа — на обход цехов, подразделений. Конечно, больше приходится разговаривать с начальниками, но к тем рабочим, которых знает лично, директор подходит: даже несколькими словами перекинуться — и то польза! Узнаешь о делах, настроении. Более основательно удается поговорить в «день цеха», когда директор приходит специально, чтобы выслушать и ответить. Однако получается ли разговор откровенным? Откровенность требует интимности, а часто и анонимности. Василь Снегирев на таких встречах предпочитает помалкивать, объясняя это немногословно: «Чего связываться? Себе дороже...» Вся его философия на сей счет укладывается в пословицу, толкующую о плевках, вы ее знаете, конечно, — насчет колодца. Да и сколько времени может посвятить директор таким свиданиям в цехе? Нет, все это не дает истинной картины. Ритуал, традиция, а требовать чего-либо большего от «дня цеха» не приходится. Но можно было бы — скажу еще раз — вообще ни о чем таком не задумываться: какие, к чертям, белые муравьи? Стены стоят прочно!..
В один прекрасный день, когда все было удачным, все получалось и не имелось решительно никаких поводов для беспокойства, директор завода имени Кирова Вячеслав Францевич Кебич подписал договор с социологами Белорусского государственного университета.
— Поверите ли, их вывод для нас оказался неожиданным. Просто удивительно, что при всей нашей информации, поступающей из цехов, мы даже не предвидели того, что нам преподнесут социологи, — сказал мне заместитель секретаря парткома М. А. Соловей. Подчеркну, что М. А. Соловей одновременно является одним из руководителей вычислительного центра. Подчеркну, чтобы читатель не забывал, держал в уме: слова Соловья насчет «всей нашей информации» имеют особый смысл. Не случайно он говорил, что ЭВМ у них работают на износ. «Завязанные» на машину управление производством, соревнование и всеобщий контроль качества труда дают, конечно, колоссальную информацию. ЭВМ хранит ее в памяти, выдает по первому требованию. Казалось бы, обо всех все известно, и вдруг — стоп, машина! Социологи приносят что-то совсем непредвиденное.
— Оказалось, мы не знали о тех явлениях, которые происходят в цехе...
При этих словах Соловья что-то шевельнулось у меня в душе. Смутная догадка, еще не мысль. Я вдруг почувствовал, что гипотеза моя отнюдь не безнадежна!
Какое-то «верхнее чувство» вдруг подсказало: именно там, в отчетах социологов, лежат ответы на вопросы, касающиеся тайных и явных пороков индивидуальной сдельщины. Документы социологов, сказали мне, хранятся в заводском отделе научной организации труда. Набираю телефон начальника отдела Глебова и слышу: «В сейфе они, а ключа нет. Ключ у человека, который заболел, не вышел на работу». Какая досада! На другой день предстоял разговор с директором, и я решил подробнее расспросить его обо всем, что скрыто в сейфе.