Ох уж эти злосчастные ключи от сейфов, оказывающиеся в нужный момент в карманах внезапно заболевших людей! Между прочим, речь в этом спрятанном даже от собственных глаз исследовании шла и о таких вещах, как диктаторские замашки кое-кого из цеховых администраторов, и даже о самом обыкновенном хамстве людей, считавшихся руководством «вполне надежными».
На Минском станкозаводе имени Кирова результаты социологического обследования открыто обсудили на собраниях.
— Для нас новостью было известие: моральное поощрение рабочие ценят даже больше, чем денежную прибавку, — перечислял «неожиданности» директор. — У всех руководителей на заводе поголовно сложилось мнение, что ему лучше дать десятку, чем благодарность объявить. Все так думали — и начальники цехов, и я. А рабочие отвергли это. Высказались даже за то, чтобы премию платили не через кассу, а у людей на виду. Пусть, говорят, кассир приходит и выдает при всем честном народе.
— Вячеслав Францевич, вы не против, чтобы я посмотрел у Глебова эти исследования?
— Пожалуйста.
— Глебов говорит, что нет ключа от сейфа. Человек заболел. Такая оказия...
Кебич секунду-другую смотрит на меня молча, вроде бы взвешивая: дать — не дать.
— Там в основном негативные вещи. Но мы правду о себе не прячем. Скажите Глебову, что я разрешил.
На следующее утро первое, что делаю, — еще не брился, не завтракал — звоню из гостиницы на завод Нине Михайловне Ходак: «Как вы думаете, найдется у Глебова ключ, если я скажу, что директор разрешил?» Веселый голос в трубке: «Думаю, да. Должен найтись». Однако Глебов ключ не находит, то ли осторожничает на всякий случай, то ли в самом деле нет у него ключа — я не проверял, вполне может быть. Предчувствие точности гипотезы — теперь я в этом уже не сомневался! — овладевает мною все сильнее. Уже нет сил и терпения ждать, пока отыщется ключ, хотя меня заверяют, что больной внезапно выздоровел, звонил и вот-вот должен прийти на завод. Нетерпение гонит меня в другую сторону — к социологам БелГУ, авторам исследования. На всякий случай с Кебичем я заранее договорился, что почитаю отчеты в университете. Работа ведется по договору с заводом, и сами ученые, как они мне объяснили, без разрешения заказчика не вправе оглашать результаты.
«День второй, 16 часов. Многие станки отключены, и мой тоже стоит неподвижно. Ко мне подходит один из шлифовщиков и объясняет: Миша (мой учитель) сегодня вышел в первую смену, можешь идти домой. Я спрашиваю: а мастеру об этом сказать? Шлифовщик делает броский жест рукой и сплевывает...»
«Обращение мастера к рабочему (особенно молодому) построено далеко не лучшим образом. Обычно мастер подзывает рабочего, махая рукой. Или «подманивает» его, сгибая палец, стоя при этом метров за двадцать. Отдаваемые им приказы, как правило, ничем не аргументируются: возьми то, сделай это — и точка».
Социолог Сергей Гребенников, автор этих дневников, устроился учеником слесаря, а коллега его, Альбина Соколова, — «распредом» в другом цехе. Об истинной их роли окружающие не догадывались, но Кебич, конечно, был в курсе дела.
Десятый цех, куда Гребенников попал, с тяжелыми условиями, базовый, делают здесь станины весом в семь-восемь тонн. Альбина освоилась за две недели, а ему для адаптации понадобился месяц. Место для наблюдения Гребенникову досталось интереснейшее, хотя привыкнуть слесарить выпускнику университета было не просто. Нет, пожалуй, я неправильно сделал акцент: не потому, что он из университета, социолог, дело в другом: здесь, в десятом, люди вообще привыкали медленно, трудно.
«Включенное наблюдение» — так называется этот метод «заброски социологических штирлицев» — было лишь одним из приемов, наряду с анкетированием, интервью, социометрией. Обследование крупное, комплексное, рассчитанное на несколько лет. Проводится оно под общим руководством заведующего кафедрой философии БелГУ профессора Г. П. Давидюка, и звучит генеральная тема так: «Пути совершенствования системы управления социальным развитием коллектива предприятия». Я воспользуюсь небольшими фрагментами этой работы, характеризующими, на мой взгляд, не столько конкретный цех и данный завод, сколько явление более общего порядка: определенный способ оплаты и организации труда. Способ, ежедневно, ежечасно продуцирующий эгоизм вопреки всей системе мер воспитательного воздействия, нацеленных на противоположный результат.