«Мне становилось все более ясным, что есть тут нечто такое, что побуждает людей бережно, экономно относиться к своему труду, что высокая производительность его является только лишь результатом сознательного снижения непроизводительных затрат, — пишет Кокашинский. — Ведь можно работать и работать. Можно отдать делу семь часов в день (такова среднегодовая нагрузка в этом хозяйстве), и все семь часов — на пользу урожаю. А можно, как говорят, «крутить колеса» и все шестнадцать часов, из коих только четыре окупятся выходом продукции».
Система стимулирования в опытном хозяйстве связывала сознание работника и конечный продукт, урожай, в нераздельное целое. Звенья совхоза (шесть полеводческих, звено материально-технического обеспечения, строительное, коммерческое, общественного питания и управленческо-координационное) работали по этому методу. Да, не полеводческие звенья — тоже «от конечного продукта»! Не стану вдаваться в подробности того, как это удалось сделать, отошлю интересующихся непосредственно к публикациям Кокашинского, скажу лишь, что в хозяйстве не было обычного для совхоза громоздкого управленческого аппарата, ограничивающего самостоятельность и ответственность непосредственных производителей продукции и порождающего иждивенческие настроения: «начальству виднее».
Весь «персонал руководства» у них в совхозе состоял из директора и бухгалтера-экономиста, а звенья, возглавляемые опытными вожаками, управлялись самостоятельно. Не освобожденные, как и калужские бригадиры ныне, они работали вместе со всеми в поле, на тракторах и комбайнах.
Методика опыта шла далеко: предполагалось управлять по очереди, чтобы постепенно все побывали звеньевыми, а самые достойные и умелые в свой черед возглавляли бы и «управленческое звено», то есть фактически выполняли бы в течение определенного времени функции директора.
Пожалуй, они пытались заглянуть несколько дальше своего времени. Но разве это предосудительно? Разве суть любого опыта в науке не сводится к поискам неведомого? Если вдуматься, социально-экономический эксперимент, о котором идет речь, пытался ответить на противоречивые вопросы жизни. С одной стороны, управленческая деятельность все более осознается как особая профессия. С другой — коммунизм предполагает способность людей к перемене труда и рода деятельности, отказ от специализации, ограничивающей возможности личности.
Экспериментаторам хотелось, рассказывал Кокашинский, уже сегодня практически опробовать известное ленинское положение, сформулированное в работе «Государство и революция», где говорится, что социальная революция приведет в конце концов к созданию такого порядка, «когда все более упрощающиеся функции надсмотра и отчетности будут выполняться всеми по очереди, будут затем становиться привычкой и, наконец, отпадут, как особые функции особого слоя людей».
Однажды подмосковное научно-производственное объединение пригласило меня и Кокашинского выступить в программе традиционного устного журнала. Тема была сформулирована несколько расплывчато, пока ехали часа полтора в машине, договорились: расскажем о том, как меняет психологию людей плата «от урожая». Выпустили нас на сцену первыми. Зал полон. Пришли, разумеется, слушать не нас — мы сразу поняли, увидев за кулисами «готовящихся» популярного артиста и хоккейного бомбардира, звезду незадолго перед тем закончившегося мирового чемпионата. Наш «номер» был, видимо, запланирован, чтобы придать вечеру традиционную солидность. Я вспомнил путешествие к колымским старателям и рыбакам Камчатки, а Кокашинский рассказал об экспериментальном совхозе, где мечтали, но так и не успели управлять по очереди.
Перед нами сидели рабочие и инженеры, люди промышленности, в то время мало кто из них слышал подобные вещи. Мы рассказывали, поглядывали на часы, помня об актере и бомбардире. Но гора записок росла, вопросы выкрикивали с места, нас не хотели отпускать, а миловидная девушка, член совета клуба, из-за кулис делала умоляющие глаза: программа, за которую она несла ответственность, грозила провалиться в тартарары. Нет, не потому, что в нас обоих проснулись вдруг дремавшие с детства способности к ораторскому искусству, — тема неожиданно оказалась увлекательной для аудитории. Люди хотели ее обсуждать, о ней думать.