Владимир Яковлевич не был обделен похвалами критики, признательностью коллег. К его книгам (он был сначала ученым-экономистом) писал предисловия академик Струмилин. Его когда-то напутствовал в литературу редактор «Известий» Скворцов-Степанов. Его произведения отмечал Максим Горький, в журнале которого «Наши достижения» Канторович заведовал отделом; «о. х.» («очень хорошо») — эти пометки Горького частенько встречались и на рукописях Владимира Яковлевича. Константин Паустовский называл его «строго обстоятельным Канторовичем». Его очерки высоко ценил Валентин Овечкин, писавший о нем: «Я знаю книги В. Канторовича, очень люблю и ценю творчество этого писателя, умного, честного, умеющего наблюдать жизнь и делать из своих наблюдений правильные и смелые выводы».
И тем не менее откровенно, по-детски радовался Владимир Яковлевич отзыву слесаря, каменщика, шофера... Я видел, как в такие минуты светилось его лицо, глаза смотрели даже как-то виновато, вроде бы прося прощения.
— Я почитаю вам из одного письма... Садитесь поудобнее, тут страниц шесть-семь, — говорил он мне, бывало, и сам усаживался в кресле справа от письменного стола, в любимом уголке своей комнаты, где на стене на куске светлой рогожки, затянутой в рамку, была собрана постоянно обновляющаяся хозяином небольшая выставка репродукций дорогих ему художников.— Вот послушайте...
В одном из писем Солипатрову Владимир Яковлевич сообщал: «За последнее время я стал получать письма-трактаты, как и Ваше, занимающие одну-две тетрадки. Пишут рабочие со средним образованием... они задумываются о различных вопросах современности. И мне кажется, в наших условиях логично обращаться со своими мыслями к писателям...» Солипатров подхватывает это, развивает: «Профессионально честного писателя, журналиста не уважать нельзя (а чем больше уважают человека, тем охотнее открывают перед ним душу, ища сочувствия, облегчения или совета), ибо столь же тяжелой профессии, как профессия профессионального писателя, не существует. Человек любой профессии может до поры до времени прятать по разным соображениям свое честное или подлое лицо. Писатель этого не может. Его лицо всегда открыто...»
Я счастлив, что косвенно способствовал знакомству этих двух замечательных людей, писателя и рабочего, ставших моими друзьями.
«ЛГ» дала слесарю много места — целую газетную страницу, «полосу», как говорят журналисты. Это было довольно щедро, учитывая, что речь шла о незнакомом авторе, впервые публиковавшемся в центральной прессе. Но у меня, редактора этой публикации, не было ни малейшего сомнения: мысли Солипатрова заслуживают и большего. Яркий, точный язык, прямота, великолепное знание рабочей жизни, что неудивительно при его стаже. Удивил уровень мышления, самостоятельное, без всякой книжной подготовки, проникновение в человеческую психологию.
«Из того, что опубликовала «ЛГ» Вашего, я три-четыре раза приводил то полностью, то отдельными кусками... направление мыслей у нас одинаковое...» — повторю еще раз эти строки из писем Канторовича к Солипатрову.
Газета их свела, познакомила!
Нашлись же люди! — говорит Солипатров. — Мы так часто мешаем себе неверием, излишней дозой пессимизма. Целый завод в Калуге перешел от индивидуальной сдельщины на бригадную систему! А скептики уверяли: это невозможно.
За время, что мы не виделись, дела на работе у Солипатрова шли хорошо: правительственную награду получил, секретарь партийной организации института написал о нем в журнале «Знамя» добрые слова — об уважении в коллективе к умелым его рукам, большому мастерству металлиста и к человеческим качествам, отметил творческие успехи.
Почему в «Знамени»? Предисловие это — к запискам самого Солипатрова, напечатанным журналом в двух номерах подряд — в июне и июле семьдесят девятого года. Анатолий Гаврилович и на наш фильм ссылается, вспоминает встречу в сборочном цехе станкостроительного объединения, где впервые увидел, как люди, пусть частично, воплотили заветную его мечту, создали на заводе нечто подобное бригадному подряду. Появился антипод индивидуальной сдельщине! Можно не умозрительно, а реально, на практике противопоставить две столь непохожие формы — коллективизм и индивидуализм, противопоставить и сделать вывод в пользу коллективизма. Записки вобрали в себя многое другое из размышлений Анатолия Гавриловича, на сегодня это как бы «собрание его сочинений», наиболее полные записки, хотя, насколько я знаю, вошло в них еще далеко не все. Заголовок «Глазами рабочего» для меня очевидная параллель с любимой им книгой В. Я. Канторовича «Глазами литератора».