– Здравствуй, брат, – улыбнулся я, приближаясь к нему. Он вздрогнул всем телом и сжался лишь сильнее, когда я коснулся его щеки кончиками пальцев. Кожа его была тонкой и шершавой, кажется, готовой лопнуть от чересчур резкого прикосновения. – Время тебя не пощадило. И я не пощажу.
Он не пытался вырываться, когда я схватил его за горло и прижал к спинке кресла, нависая над ним, упиваясь его жалким страхом. И лишь тогда я осознал, что он боится не за себя. Это было странным открытием, даже несколько выбило меня из колеи, и я отошёл ровно на шаг, выпуская его. На горле его стали стремительно наливаться синяки.
– Где она? – лёд моего голоса ранил меня самого. Я не желал делать этого, но понимал, что иного выхода нет. Мне было не под силу закрыть глаза на такую угрозу. – Скажи мне, где она.
– Брат, Льюис, молю тебя, – голос его был ломок и тих, он сипел и дрожал, а в глазах, кажется, проступили слёзы полного отчаяния. Он сполз с кресла и рухнул на колени, жалкий и несчастный. – Не трогай их. Делай со мной что угодно, но только не трогай их.
Я отпрянул от его рук. Затем посмотрел на Аэлирна. Зрачки его была красными, как кровь, он дышал тяжело и часто, из последних сил сдерживая себя. Уловив мой взгляд и кивок, Павший резче и быстрее, чем я предполагал, рванулся вперёд, хватая Джинджера за ткань камзола и вздёргивая на ноги. Из смежной комнаты раздался болезненный стон, привлекая моё внимание, как хруст веток привлекает дикое животное в лесу. Дёрнув в сторону гобелен, скрывающий двери в соседнее помещение, я сжёг и их, затем пройдя внутрь. Женщина разметалась на постели. Её мучила родильная горячка. Она стонала и морщилась, хотя видно было, что изо всех сил пытается сдерживать себя. Тело её содрогалось от боли, а пепельная кожа покрылась липкой испариной, тускло блестящей в неверном свете свечей. Аэлирн ввёл Императора следом за мной, и он вдруг заметался, зарычал, выпуская клыки. Но Павший держал его крепко, не давая вырваться, кажется, с извращённым удовольствием выворачивая кисти его рук. Я медленно приблизился к Камилле, и она приоткрыла мутные от боли багряные глаза, судорожно облизнула губы и попыталась прикрыть высокий живот, отползти подальше от меня.
– Спокойней, – я улыбнулся и присел на край кровати, прикоснулся к её горячей коже на бедре. – Дыши глубже, Камилла, иначе станет только хуже.
– Тебя поглотит тьма, – прошипела она, точно рассерженная кошка, но тут же закричала от боли, откинувшись на спину. Жилка на её шее судорожно колотилась. – Будь ты проклят!
– Ты немного опоздала, – я расхохотался, а затем коснулся её живота, отчего она лишь сильнее напряглась, вздрогнула, пытаясь отпрянуть. – Тебе стоит поблагодарить своего мужа, Камилла. И сказать ему что-нибудь напоследок.
Не став дожидаться её слов, я поманил тени, и они хлынули из каждого угла, оставляя их пустыми, одинокими, брошенными, неприлично чистыми. Каждый клочок мглы ринулся к женщине, перехватывая её за горло и бёдра, не давая пошевелиться. Мне было мерзко, мне не хотелось этого делать. Джинджер метался и кричал в руках Аэлирна, силясь помочь Камилле и своему ребёнку, который собирался появиться на свет. Дроу, кажется, рыдала от боли, её кожа дышала жаром, а простыни промокли от пота и крови. Она молила меня, когда я брал крохотного мальчишку на руки, не вредить ребёнку, и на мгновение моё сердце упало в пятки. Я мог приютить его, мог сказать, что это – мой наследник. Ведь в нём есть капелька родной крови. Я мог воспитать его втайне от того, что произошло в этих стенах. Я мог бы назвать его сыном. Руки мои дрогнули, когда он сам вдохнул и заплакал, надрывно и совершенно тонким голосом.
– Льюис, – голос Павшего вырвал меня из оцепенения, но я не мог заставить себя что-то сделать, пошевелиться. – Это твой выбор.
Я знал это. Знал, что запятнаю себя до омерзения, больше никогда не смогу посмотреть в глаза Валенсио или Лаирендилу, не смогу без дрожи слышать детский плач, если сейчас прерву эту маленькую, невинную жизнь. Но так же хорошо я знал, что кровь этого младенца станет маяком для Павшего, если такие только случатся в роду. И я слишком хорошо понимал, чем это чревато, но руки мои всё равно дрогнули, когда мягкая шея сломалась под моими пальцами, а надрывный крик Камиллы резанул по моей душе. Пальцы мои и ладони были мокрыми и грязными, я бережно, точно живое существо, положил его на край кровати, а затем обнажил Саиль. Дроу заметалась в путах тьмы, проклиная меня на нескольких языках, и вопли её сотрясали густую тишину комнаты, пронизанной кровью и отчаянием. Внутри меня словно оборвалась струна с надрывным воем боли. Я мог бы назвать его сыном.
– Ты предательница, Камилла, – голос мой был скрипучим, как заржавевшие ставни на морозе. – Ты пропитана ложью насквозь. Твой дом и твоё имя будут преданы забвению раз и навсегда.
Джинджер закричал снова, когда лезвие Саиль прошило низ живота женщины там, где были детородные органы. Она визжала. Столь страшно и дико, что во мне оборвалась вторая струна. Я не был судьёй. Я не имел права судить. Но делал это. Вытащив клинок из её тела, я отошёл в сторону, чтобы Джинджер мог видеть. Он обвис в руках Аэлирна, качал головой из стороны в сторону, шепча что-то бессвязное и бессмысленное. Павший впился пальцами в его волосы, заставляя поднять голову и смотреть на то, как его жена истекает кровью на постели. Смотреть на мёртвого ребёнка.
– Отпусти его, – негромко произнёс я, и Аэлирн повиновался.
Император на дрожащих ногах приблизился к постели и рухнул на колени, медленно поднял крошечное тельце на руки, продолжая бормотать, мелко раскачиваясь взад-вперёд. Отвернувшись, я вышел из комнаты. Моя месть не была свершена окончательно.
Башню дознавателей легко было узнать по стоящему там смраду мертвечины, мочи и иных испражнений. Здесь распространялось зловоние ужаса и безнадёжности. Бросавшиеся на нас Дознаватели вспыхивали, как сухое сено, падали один за другим, и я уже чувствовал, как дрожу от слабости, как силы мои подходят к своему неизбежному пределу. Но даже это не могло заставить меня остановиться или сдержать себя в руках. В этом более не было смысла. Густой мрак Павшего сочился из меня вместе с магией, укутывая пол, и я понимал, что, возможно, это мой последний день. Морнемир нашёлся в одной из камер. Кажется, он вовсе не слышал о том, что замок взят в осаду, что Тёмные дерутся между собой, как дворовые собаки. Полукровка поднял на меня взгляд и вытер окровавленные руки о засаленный грязный мясницкий передник. Надо отдать ему должное, он не вздрогнул, не испугался, даже не попытался попятиться, лишь гордо выпрямился и приподнял подбородок.
– Я вижу, ритуал принёс свои великолепные плоды, – занозисто улыбнулся полукровка.
– Боюсь, ты даже не представляешь, насколько, – прохладно кивнул я, откладывая Саиль в сторону и скидывал плащ на пол. Они бы мне сейчас только мешались. – Мне стоит тебя поблагодарить, Морнемир. Если бы не ты и не твои старания, мне бы никогда не сделать всего этого.
Я подошёл к жарко полыхающему горну и, взяв меха, принялся раздувать угли, чтобы затем положить на них тавро. Лицо канцлера Тёмных медленно вытягивалось, пока он наблюдал за моими действиями. Пот выступил на моём лбу от жара, но я не торопился останавливаться.
– Знаешь, – наконец, произнёс я. – Я долго думал, как мне с тобой поступить. С одной стороны тебя можно назвать героем, ведь ты позволил Королю вернуться из объятий смерти и сокрушить Императора. Многие Светлые чествовали бы тебя до конца твоей жалкой, уродливой жизни. – Я взялся за деревянную рукоять, но она всё равно была обжигающе горячей. Меня это уже не волновало. Ещё одна струна во мне натужно гудела, готовая лопнуть. – Но с другой стороны я знаю, какой ты на самом деле ублюдок. В конце концов, у нас с тобой много общего.
Морнемир рванулся к выходу, напоролся на Аэлирна и сделал шаг назад. Павший почти что нежно ему улыбнулся и подмигнул.
– Будь у меня чуть больше времени, мы бы с тобой обстоятельно поговорили на некоторые темы. Но, увы и ах, я вынужден спешить. Мои подданные ждут не дождутся, чтобы увидеть свергнутого Императора. Поэтому разговор будет отложен на неопределённый срок. – Я из последних сил заставил тени метнуться к нему и скрепить прочной сетью.