— В корзине есть ещё коньяк, виски и перцовка. Тебе открыть? — с легкой улыбкой в голосе спрашивает мужчина.
Оторвавшись от бутылки шампанского, я ставлю ее на стол. Снимаю очки, растираю глаза и упираюсь в стол ладонями, словно пытаюсь отдышаться, как после длительной пробежки.
— Это неправильно, Михаил Захарович. Нам нельзя.
— Нам нельзя сосаться во время родительского собрания, Маруся, — слышу, как он приближается ко мне сзади. — Хотя, если бы я узнал тебя поближе раньше, то, возможно, мы бы уже и на родительских собраниях сосались.
Его дыхание касается моего затылка. Я чувствую, как он дышит, чувствую, как задевает губами кожу, прокладывая дорожку к уху. И от неправильности всего происходящего так хорошо, что поджимаются пальцы на ногах и хочется просить добавки.
— Михаил Захарович, — с трудом беру себя в трясущиеся совершенно неуверенные руки и разворачиваюсь лицом к мужчине. Тьма его зрачков затопила радужку и очаровала, заставив замолчать и забыть о том, что я положила ладони ему на груди, чтобы оттолкнуть.
А и чёрт с ним! Пошло оно всё! Они все…
Привстаю на цыпочках и уже сама целую его в губы, гордясь собой. Гордясь тем, что я тоже умею быть инициативной.
Крепкие руки подхватывают меня за талию и, как пушинку, поднимают над полом и усаживают на край стола.
Слышу, как за спиной гремят блюдца, которые Михаил Захарович смещает одной рукой в сторону, а другой, ныряет в мои волосы и сжимает их в кулак, окончательно меня разлохматив.
Обхватываю его бедра ногами и прижимаю к себе. Неимоверными усилиями глушу в себе странное животное желание потереться этим местом о жесткую ширинку. Я никогда так не делала и, вряд ли, когда-либо стану.
Словно услышав моё тайное грязное желание, Костров сам хватает меня за бёдра и вжимает в свою ширинку. Я чувствую плавное движение его бедер. Мы словно занимаемся сексом, не раздевшись.
Как это называется?
Петтинг?
Это называется волшебством.
Боже, как чудесно!
Будто понимая его без слов, я поднимаю руки и позволяю снять с меня кофту, в которой уже кажется жарко. Вздрагиваю, когда кожа наших тел соприкасается. Хочется стыдливо закрыть грудь руками и спрятаться. Меня никогда еще не раздевали так горячо и страстно. Да еще при свете и на столе. Обычно я уже ложилась в постель обнаженная и ждала в темноте, когда Витя ляжет рядом, и начнется процесс соития. Но то, что происходило сейчас, — совершенное безумство, хаос, неконтролируемая мной стихия. И эта бесконтрольность будоражит. Хочется узнать, что еще она для меня готовит. Какие еще мои внутренние устои способна сжечь дотла.
Костров мягко убирает мои руки от груди и кладет их на ремень своих джинсов.
Вопросительно смотрю в его глаза, не понимая, насколько он серьёзен.
Лёгкий кивок, едва заметная улыбка, и снова его губы на моих губах. Глаза закрываются в приступе блаженства, а руки сами, словно делали это уже сотни раз, расстегивают ремень, пуговицу и ширинку.
И всё.
Я не знаю, что делать дальше. Дальше никаких инструкций нет. Я в лёгкой растерянности, но тут же о ней забываю, когда влажные поцелуи спускаются вниз по шее к ключицам и груди.
Костров всасывает вершинку, а я ищу руками опору за своей спиной, чтобы дать ему больше. Снова обхватываю его бедра ногами и тяну на себя. Уже нет сил терпеть это томление внизу живота. Мне нужно хоть малейшее прикосновение ко мне там.
Внезапно Костров прикусывает мой сосок зубами, отчего я не сдерживаю стона и тут же краснею. Распахиваю глаза, боясь увидеть на мужественном лице отвращение не только от моей внешности, но еще и от тех звуков, что я только что издала.
Боже! Разве можно так громко стонать? Это же неприлично!
— Прекрати думать, — чувствую горячий шёпот у своей шеи. — Просто получай удовольствие. Как я.
— Это неправильно, — качаю головой и снова закрываю глаза, запрокидывая голову.
— Вот и я думаю, что хуйня какая-то, — резко рубит Михаил Захарович. Убирает мои ноги со своих бедер и, вынуждая меня почувствовать стыд, сводит их вместе, словно вдруг очнулся от сладкого марева и почувствовал отвращение.
И только я думаю, что на этом всё закончится, как Костров хватается за резинку моих шортов и тянет их вниз вместе с трусами. Машинально приподнимаю зад, чтобы помочь ему и тут же начинаю мечтать о пледе или, хотя бы о том, чтобы он погасил свет. Но его голодный, совершенно дикий и незнакомый мне взгляд блуждает по моему телу и оставляет горячий след и мурашки там, где только что смотрел.