По разные от Эйдана стороны положили Эйдриана и Айслин, бывших родственниками Мак-Рори, Эвайн и Энсель соединили руки и мозг, чтобы зажечь погребальный костер.
У нее снова начались схватки, и она почувствовала знакомое тепло отходящих вод, а Эвайн казалось, что она держит себя в руках. Снег у нее под ногами розовел.
Она удивленно вскрикнула, хотя прекрасно знала, что это, и испуганная женщина-человек начала подавлять в ней рассудочную деринийскую колдунью. Ребенок должен был появиться в течение ближайших часов, почти на месяц раньше, и она не могла предотвратить этого. Теперь им придется оставаться в этом ужасном месте смертей и пыток до тех пор, пока она не разрешится от бремени. В этот раз рядом не будет Риса, чтобы облегчить ее труд и боль; не будет даже повивальной бабки. Она подумала, видел ли Энсель или кто-то из стражников, как рождаются дети.
Мужчины же не теряли времени даром, подыскивая для нее крышу над головой. Она не захочет пойти в то, что осталось от конюшни, с полом, залитым кровью Эйдриана, а оставаться возле погребального костра с его удушающим дымом они и сами не могли. Наконец нашлась каморка под кухонной лестницей, которую можно было занавесить одеялами и сделать относительно недоступной для холода.
Во дворе был сделан небольшой очаг, лошадей выпрягли, а повозку откатили. Райсил проснулась от голода, и ей не терпелось как можно скорее выбраться наружу. Разумеется, Эвайн не могла позволить этого и, пока дочь завтракала, сидела рядом с ней. Энсель разбудил и Камлина с Тиэгом, чтобы те тоже перекусили, а потом погрузил всех троих в сон.
После этого Эвайн приступила к своему нелегкому труду, теряя Ориентацию во времени, боль внутри непрерывно нарастала, а солнце двигалось к полудню. Большую часть Времени Энсель находился возле Эвайн. Охранники продолжали исполнение своей тяжкой обязанности, принося к погребальному костру все новые и новые трупы. Все утро Эвайн слышала треск пламени, принимавшего очередную жертву.
Около, полудня голоса стражников зазвучали вдруг по-другому, а потом в каморку ворвался Арик, даже не спросив разрешения.
– Миледи, миледи, посмотрите, кого мы нашли! Они прятались в мусорной куче!
Эвайн едва не заплакала от радости, увидев грязных женщин, вошедших следом. Это были две ее родственницы. Фиона, маленькая, темненькая, шустрая, вскрикнула и бросилась в объятья Эвайн, плача и смеясь, словно не могла поверить в то, что видела. Мэйри, жена убитого Эйдриана, молча стояла рядом с Бартоломью, опираясь на руку стражника. Ее взгляд блуждал где-то далеко, даже тогда, когда Фиона вернулась и осторожно подвела ее к маленькому стулу возле Эвайн. Эвайн ни о чем не спрашивала Мэйри.
Мужчины вышли, чтобы продолжить свою работу, а Эвайн и Фиона проводили время, в разговорах. Пока Фиона смывала с себя и безропотной Мэйри грязь мусорной ямы и переодевалась в сухие одежды, которые вскоре принес Энсель, она рассказала Эвайн, что они с Мэйри видели вчерашнюю бойню из окна своей комнаты под крышей, и, прежде чем нападавшие подожгли башню, им удалось спуститься по вентиляционной трубе уборной. Отважная старая графиня Айслин, слишком слабая, чтобы последовать за ними, вызвалась остаться и скрыть их отсутствие, если убийцы доберутся до комнаты раньше огня; они слышали крики людей, пойманных в ловушку огнем, и знали, что рано или поздно огонь доберется и до них. Вдвоем они просидели в выгребной яме всю ночь, молясь, чтобы их не обнаружили. В эти ужасные часы Мэйри замкнулась в своем горе.
Родовые муки Эвайн продолжались весь день. Пока Энсель и стражники охраняли их снаружи, Фиона занимала Эвайн болтовней об исцелении Камлина, своей любви к Рису и всем прочим, лишь бы отвлечь роженицу от приступов боли. Прежде рядом с Эвайн всегда находился Рис, облегчавший ее задачу, теперь природа сама должна была сделать свое дело. Когда новорожденная появилась на свет, и мать, и дитя были измучены. Энсель позволил Эвайн отдохнуть и подкрепить силы едой, но потом настоял на продолжении пути.
Они тронулись из Трурилла – Эвайн в повозке с Тиэгом и младенцем, Райсил на пони, а Камлин и две женщины на лошадях под охраной Энселя и стражников. Они ехали всю ночь и весь день, дважды ускользнув от патруля графа Кулдского и останавливаясь только затем, чтобы покормить и напоить лошадей и немного отдохнуть самим. Однако на закате Энсель обнаружил, что далеко позади появилось преследование.
Он ничего не сказал об этом Эвайн, но она и так поняла. Она почувствовала их холодное, тупое присутствие, понимая, что они из числа тех, кто пытал и убил ее сына. Она ненавидела их всей душой и была бессильна в своей ненависти. Энсель продолжал вести беглецов, но вокруг сгущались сумерки, а дорога становилась все хуже, и он всерьез забеспокоился. Их преследователи приближались, медленно, но неуклонно, а повозка ощутимо замедляла их передвижение. Когда они еще более придержали лошадей, чтобы повозка не опрокинулась на оледеневшем склоне, Энсель подъехал к их жалкому экипажу и руками удерживал его на дороге. Лицо Эвайн, отодвинувшей занавеску и посмотревшей на него, было бледным и изможденным.
– Они догоняют нас? – спросила она.
– Я надеялся, что вы не заметите, – сказал Энсель. Глубоко вздохнув, она изучила свое состояние и решилась пересесть на лошадь. Это казалось единственным способом избавиться от преследователей и, вероятно, единственной возможностью. Если все они поедут верхом и немного поднажмут, то, выбрав одну из незаметных тропинок, они смогут добраться до монастыря к рассвету или немногим позже. Но сначала нужно было избавиться от преследователей и риска раскрыть врагам свое единственное пристанище.
– Значит, я поеду верхом, – сказала она, отнимая младенца от груди, заворачиваясь в плащ и опуская ноги с повозки. – Бросив тележку, мы выиграем время, особенно в темноте.
Энсель тотчас спрыгнул, чтобы поддержать ее, пока Эвайн пыталась выпрямиться, а вместо того едва не упала.
– Это глупо! Ехать верхом в вашем положении! Вы хотите убить себя?
Знаком она подозвала Дамона, чтобы выпрячь тянувших повозку лошадей.
– Нет, конечно. Но я не хочу, чтобы нас догнали, и не хочу привести наших преследователей к нашему убежищу. Мы видели, как поступают с дерини в этой стране. Дамон, ты и Томас отцепите повозку и наденьте на лошадей седла. Я и дитя поедем с Фионой.
– А не лучше ли вам, по крайней мере, ехать со, мной или с кем-нибудь из мужчин? – спросил он. – Не знаю, сможет ли Фиона удержать вас, если вы станете падать.
Сойдя с лошади, на которой она ехала вместе с Ариком, Фиона подбежала, чтобы поддержать Эвайн под руку и взять младенца.
– Она не упадет, – сказала Фиона, – я не позволю. Лошади легче везти двух женщин, чем женщину и мужчину. Это логично.
Энсель был в нерешительности, зная, однако, что, если Эвайн решила, ее не переубедить. Они действительно выиграют время, отказавшись от повозки. Осмотрев лошадей, которых они теперь имели, Энсель выбрал самую большую и легкую на ходу для Эвайн и Фионы, попросив Арика отдать им свое седло, так как знал, что Арик может ехать и без седла. Дети сели рядом с ними, Дамоном и Ариком, а Мэйри посадили на вторую лошадь из повозки, Томас должен был сопровождать ее. Бартоломью и Райсил на пони замыкали караван.
Сначала они ехали неторопливым шагом. Но когда выяснилось, что Эвайн относительно хорошо переносит скачку, перешли на рысь. С наступлением темноты начавшийся легкий снежок запорошил их следы, а вскоре после этого они миновали несколько развилок на дороге, появилась надежда, что их преследователи сбиты со следа.
Через некоторое время Эвайн стало плохо, и с каждой пройденной милей ее силы все убывали. Но она не решилась говорить об этом Энселю, остановка или потеря скорости могли отдать их во вражеские руки. Лучше умереть на дороге, чем испытать на себе то, что выпало обитателям Трурилла.
Наступил второй день нового года. Мороз стал сильнее, но в длинном ночном переходе беглецы оторвались от преследователей. Они скакали и скакали сквозь темноту, только дважды останавливаясь, чтобы дать отдых лошадям. Эвайн поторапливала спутников.