Принцесса Меган тоже очень страдала все эти недели. И хотя она уже была снова беременна — Синхил решил, что он должен обзавестись наследником как можно быстрее, — она была всего лишь тенью той девушки, веселой и здоровой, которая год назад была невестой принца.
Немного внимания со стороны мужа могло бы уменьшить ее муки, но Синхил был очень занят и не замечал ничего.
Он был очень нежен и почтителен с ней на людях — она ведь собиралась подарить ему наследника — и никто не смог бы сказать, что он пренебрегает ею, но в его отношении к жене было что-то наигранное, искусственное, как будто роль принца и будущего спасителя Гвиннеда лишила его способности любить и быть любимым. Казалось, он уже принял роль принца, но он становился все более странным и загадочным, как бы ни от мира сего, но не в религиозном смысле, хотя религия по-прежнему занимала большое место в его сознании, а скорее в том, что у него образовался некий странный разрыв между тем, что случилось, и тем, что случится в будущем, если, конечно, они останутся живы.
Камбер с грустью смотрел на все это.
Он любил Меган, как отец, и видел, как она страдает в одиночестве в тот момент, когда более всего нуждается в любви и поддержке мужа. Камбер знал, что значит потерять ребенка. Он уже отдал жизнь сына и понимал, что не пожалеет жизни остальных своих детей и своей собственной, если это понадобится для победы их дела.
Но потерять сына в битве с врагом — одно дело, а если ребенок умирает от недостатка любви — совсем другое. Он вместе с Ивейн и Райсом старался успокоить Меган, но, конечно, их забота была плохой заменой тому, в чем она нуждалась. Камберу оставалось только надеяться, что Синхил поймет, что делает с женой.
Вечером первого декабря была закончена вся подготовка и сделаны первые шаги, так что пути назад не было. Перед этим пятьдесят рыцарей, которые должны были напасть на дворец Имре, отслужили мессу и освятили свои мечи для священной битвы, из которой многие из них не вернутся. Другие сто пятьдесят рыцарей под командованием Джеймса Драммонда и лорда Джебедии Алкарского были уже готовы переправиться из Дхассы с помощью Портала во дворец архиепископа в Валорете. Они должны были напасть на город, перебить гарнизон и не допустить сторонников Имре в город.
Наконец служба кончилась, и в церкви остались только Синхил, Камбер с детьми, а также невоенные члены Ордена, которые должны были остаться здесь. На всех были кольчуги, шлемы, сверкающие мечи. Накидки разных цветов, сверкающие мечи и короны разной величины обозначали их ранги, и только платье Синхила отличалась от одежд всех остальных.
Синхил вовсе не хотел иметь оружия. Он хотел только надеть длинную белую мантию, олицетворяющую чистоту его намерений. Он не был воином, и считал, что не годится королю-священнику идти в бой с простой сталью. Ведь в конце концов не сталь же победит Имре.
Но женщины настояли, чтобы король был одет, как король. Меган, Ивейн и Элинор работали много дней, не показывая никому, что они делают, а когда в полдень Синхил вышел из своей комнаты, чтобы направиться в церковь, его уже ждал новый костюм, новый наряд короля.
Он так никогда и не узнал, где они смогли раздобыть великолепную, отливающую золотом кольчугу и жезл. Здесь же лежало белое шелковое платье, камзол, брюки и сапоги из мягчайшей кожи. Алые перчатки с вышитым гербом Халдейнов были подарком Элинор. А великолепнее всего была алая накидка с вышитым на груди и спине львом Гвиннеда. Синхил смотрел на это, изумленно раскрыв рот.
Он быстро оделся и начал вертеться перед зеркалом, наслаждаясь мужественным видом блестящего воина, смотревшего на него из-за стекла. Затем он позвал женщин, чтобы отблагодарить их. После теплого выражения своих чувств, что было для него весьма необычно, он попросил их помочь ему вооружиться, нужно, чтобы человека, который не рожден носить оружие, готовили к бою женщины.
И они помогли Синхилу, хотя их пальцы болели от бесчисленных пряжек, ремней, шнуров.
В глазах их стояли слезы. Ивейн надела на него меч с крестообразной рукоятью на белом ремне — символ чистоты, как пояснила она, поцеловав его в щеку. Затем она отступила назад, уступая место Меган.
Принцесса, оставившая свой подарок напоследок, робко смотрела на мужа, который все больше походил на короля.
Едва слышным голосом и едва дыша от волнения, она достала корону — не простую серебряную корону, возложенную на его голову в ночь их венчания, а золотой обруч, украшенный четырьмя серебряными крестами.