В руке Синила появилось маленькое золотое колечко, и он надел его на палец этой незнакомой девушки, его жены.
– In nomine Patris, et Filii, et Spikitus Sancti. Amen.
Потом Синил с трудом вспомнил, как архиепископ соединил их руки, накрыл их шарфом и произнес слова благословения.
Началась месса.
Ему казалось, что они приняли причастие. Впервые в жизни он не запомнил это столь важное событие, потому что сразу после этого ему приказали снять венок из розмарина с головы Меган и распустить ее волосы. Они обрушились вниз сверкающим золотом, ароматным водопадом, который смог остановиться только у талии. Это так подействовало на Синила, что он чуть не уронил серебряную корону, которую должен был надеть на нее.
И только когда он был в своей комнате, а она – в своей, к нему вернулась способность ясно мыслить.
Спустя несколько минут к нему пришел Йорам, который помог ему переодеться, а затем оставил его одного, угрюмо стоящего перед камином в теплом меховом халате.
Он опустился на колени перед алтарем в углу комнаты и попытался читать молитвы.
Слова молитв приходили к нему какие-то чужие, ничего не означавшие. Они не принесли ему покоя. Синил дрожал, стоя на коленях, и не знал, сколько времени уже прошло. Потом за ним пришли…
Стук в дверь оторвал его от бессмысленного блуждания в мире беспорядочных мыслей. Факельный эскорт повел его в брачные покои. Двери покоев распахнулись перед ним, и он увидел архиепископа Энскома, опрыскивающего брачное ложе святой водой. Бледное испуганное лицо выглядывало из-под мехового покрывала. Оно утопало в копне уже знакомых ему пшеничных волос.
Синил нерешительно вошел в комнату.
Архиепископ поклонился ему и благословил святой водой. Он доверительно коснулся плеча принца и вышел из комнаты. За ним последовали слуги, служанки и все остальные. В комнате остались только молодожены.
Синил проглотил слюну и с большим Интересом стал рассматривать пол под ногами. Наконец он отважился бросить осторожный взгляд на девушку в постели.
К его удивлению, она боялась не меньше его. Он подумал, неужели у него такой же испуганный вид, и быстро отвернулся.
– Миледи, – прошептал он. Голос с трудом повиновался ему. – Вы знаете, какую жизнь я вел. Я никогда не знал женщин.
Он замолк и осмелился взглянуть в ее глаза. На него смотрели глубокие голубовато-зеленые озера – человек мог утонуть в них, и он уже не сумел бы отвести взгляд, даже если бы захотел.
– Значит, мы с вами в одинаковом положении, милорд, – прошептала она уже не так испуганно, как раньше, – ведь я тоже никогда не знала мужчин. Но вы теперь мой муж. – Она протянула к нему руку. – А я – ваша жена. Приходите ко мне, и мы вместе поучимся этому искусству.
Постель была широкой, а она лежала на ее середине, и, чтобы взять ее нежную руку, – а он знал, что он должен взять ее, ему очень хотелось этого – ему надо было преодолеть несколько шагов расстояния, отделявшего его от постели. Он сделал это.
И когда они смотрели в глаза друг другу, она взяла его руку, поднесла к своей щеке и прижалась к ней. Он очень удивился, обнаружив, что щека ее мокра от слез, и затрепетал, почувствовав чудесную мягкость ее губ на своей ладони.
Решив, что он очень испугал ее, Синил повернулся к ней, и вскоре другая его рука уже гладила ее волосы, вытирала слезы. Затем она коснулась своей рукой его лица, его бороды. Пальцы ее пробежали по кончикам усов, коснулись губ, и он нежно поцеловал ее.
Рано утром к ним зашел Камбер и увидел, что они мирно спят в объятиях друг друга. Вся их одежда была беспорядочно разбросана, халат Синила, скомканный, лежал на полу.
Когда Камбер выходил из комнаты, на его губах играла улыбка. Он произнес молитвы благодарности тому святому, который осенил это брачное ложе в часы блаженства молодых супругов. Кто бы ни был тот святой, он хорошо сделал свое дело.
Глава 19.
И посадили его под стражу, доколе не будет объявлена им воля Господня.
Дни собирались в недели, а недели – в месяцы, и вот наступила весна, обещавшая начало новых событий. Укрытые в тайных убежищах, изгнанники не видели признаков наступившей весны – распустившихся деревьев, зеленых лугов.
Но жизнь пробуждалась не только в природе. Жизнь зарождалась и в чреве той, кто, возможно, скоро станет королевой Гвинедда. Архиепископ Энском вернулся в убежище, чтобы отслужить мессу Благодарения.
Теперь все ожидали рождения королевского наследника и находились во временном бездействии. Нельзя же было рисковать жизнью Синила во время переворота, пока не родится наследник, так что новая зима должна была наступить еще при правлении Имра.
Однако для Синила эта весна не стала порой радости. Испуганный, замученный угрызениями совести, он погрузился в изучение богословия, избегая постели своей молодой жены и держась от нее подальше.
Хотя Рис сказал ему, что у него будет сын и что ему стоит только дождаться октября, чтобы получить живое доказательство этому, Синил выкинул все это из головы и наглухо забаррикадировался защитными полями. Они могли заставить его стать принцем и даже королем, но самому Синилу это было не по душе. Но он все же был близок к тому, чтобы снять свои защиты, в тот день, когда служил свою последнюю мессу, и в день перед свадьбой, когда он вдохновенно говорил о своем призвании священника. Но он сдержался и даже отказался принять в себя могущество дерини, которое ему предложили.
Однако в нем все же что-то изменилось.
Хотя Синил не общался с Камбером и с остальными больше, чем требовалось, он иногда разговаривал с Эвайн. Все началось после ее свадьбы на двенадцатую ночь после Рождества.
Йорам в присутствии Камбера и остальных благословил брачный союз. Хотя Синил был приглашен вместе с Меган и пожелал счастья молодым, он сразу же после церемонии удалился в свои покои. Он был гораздо бледнее и спокойнее, чем обычно, и, как он впоследствии признался сам, он не ощущал праздничного настроения.
Свадьба Эвайн поразила Синила, поразила так же, как его собственная, и позволила Эвайн установить с Синилом новые отношения. Если до замужества Эвайн существовала возможность – во всяком случае, со стороны Синила, – что между ними могут установиться достаточно тесные отношения, то теперь, когда Эвайн произнесла свадебную клятву Рису, такая возможность исчезла навсегда. Но Синил не понимал, что теперь открылась возможность других отношений, в некотором роде даже более интимных, чем просто физическая близость, – единение разумов и душ.
Теперь они встречались почти ежедневно. Иногда при этом присутствовали Рис или Йорам, но чаще они были вдвоем. Они уютно располагались у горящего камина, Синил рассказывал о своем детстве, об отце и деде, а иногда – о своей жизни в монастыре, чего он никогда раньше не делал, особенно в разговорах с женщинами.
Ее реакция удивила его, он поражался тому пониманию, которое она проявляла, когда он описывал свое общение с Богом, и это удивляло его не потому, что она была женщиной – он знал, что женщины сыграли огромную роль в становлении религии, без них, возможно, религии бы и не существовало, – но его поражало, что светский человек может так приблизиться к религиозному экстазу, который он испытывал.
Он всегда был уверен, что такие глубокие чувства – прерогатива тех, кто полностью посвятил себя Богу и имеет к этому призвание.
И Эвайн после того, как вышла замуж, наверняка не имела такого призвания: она посвятила себя служению Рису, а Рис никак не был Богом.
В конце концов он приписал это влиянию ее брата-священника, с которым она была близка. Но затем он обнаружил, что Эвайн духовно близка не только с братом, но и с мужем. Синил долго размышлял – простое ли это совпадение или же это свойственно им потому, что они – дерини, а дерини существенно отличаются от людей.