— Не будь дураком, Хамфри, — прошептал он. — Я знаю, что михайлинцы прекрасно тренированы, но я из тех Дерини, кто не остановится перед применением силы, чтобы взять то, что мне надо. Я могу сломить тебя, если захочу.
— Делайте все что угодно, сир, — тихо сказал священник. — А я буду сопротивляться, если смогу. Я даю слово, что невиновен в какой-либо измене, но больше вы от меня ничего не добьетесь. Мой разум принадлежит мне и Богу. Он хранит тайны многих людей, но и сам король не сможет извлечь их оттуда даже под угрозой смерти.
— Понятно, — сказал Имре.
Он вздохнул, выпрямился и сел в свое кресло.
— Печать доверия. Очень удобно, но бесполезно. Сантейр, позови сюда Целителя. Я хочу быть уверенным в его физическом здоровье, прежде чем начну работать с его сознанием.
…О работе с сознанием думали и в другом месте, но думали в плане мягкого внушения, а не воздействия грубой силой, так как разум, на который собирались воздействовать, был разумом Синхила Халдейна. Его необходимо было убедить принять наследство своих предков и стать вождем своего народа.
Некоторый прогресс в этом деле уже был достигнут. Стройный элегантный человек, который подчеркнуто независимо стоял перед камином, мало походил на того перепуганного монаха, которого Райс и Джорем похитили три недели назад из аббатства святого Фоеллана. Он был одет в алый бархат, а аккуратно подстриженные борода и усы подчеркивали высокие скулы.
Сходство с его великим предком было поразительным. Даже сам Синхил, глядя на портрет Ифора, не смог сдержать трепета, когда его серые глаза встречались с серыми глазами древнего предка.
Он не верил в то, что является наследником королевской династии, но большой портрет, повешенный у камина, где Синхил не мог не увидеть себя, убеждал его в обратном. Все чаще он обращал взгляд на этот портрет, и даже молитвы не могли дать ему душевного успокоения.
Но хотя Синхил уже выглядел, как принц, вел он себя не по-королевски. Камбер с помощью Райса и даже Ивейн ежедневно работал с ним, стараясь пробудить королевскую волю, возбуждая дремавшие в принце силы. Однако Синхил был вежлив, но тверд.
Сегодня, в праздник Рождества, день обещал быть трудным вдвойне; каждый из пяти человек, находившихся сейчас в комнате, знал, что ждет их вечером.
Камбер решил, что настало время изменить направление разговора.
— Скажите, Ваше Величество, ваше молчание означает, что вы оправдываете действия нынешнего короля? — спросил Камбер, когда все возражения Синхила против женитьбы иссякли.
Синхил взглянул на Камбера и разразился потоком негодования и протестов, но, вспомнив, кто он, смиренно опустил голову.
— Я божий человек, — сказал он тихо, — я не могу оправдывать смерти невинных людей.
— Но вы поощряете их смерти, — сказал Джорем.
Когда Синхил открыл рот для протеста, он добавил:
— …своим бездействием.
Синхил снова повернулся к камину, заложив руки за спину.
— Меня не трогает то, что происходит в вашем мире. А вы не понимаете моей миссии на земле.
— Нет, это вы не понимаете, — поправил его Камбер. — Неужели вам не приходит в голову, что вы уже включились в жизнь внешнего мира, что многие люди страдают, потому что поверили в вас, в ваше земное предназначение.
— Мое предназначение? — спросил Синхил. — Нет, это вы меня выбрали. Я не просил, чтобы меня сделали королем. Я никогда не хотел ничего, кроме счастья остаться в одиночестве и жить в мире с самим собой.
— И вы можете жить в мире с собой теперь, — прошептала Ивейн, — когда вы знаете, что можете изменить мир, очистить его от скорби и страдания? И вы ничего не хотите сделать?
— Что вы можете знать об этом? — крикнул Синхил. — Разве я — не человек!? Разве мне не дано право жить той жизнью, которую я выбрал сам?
Камбер нетерпеливо улыбнулся.
— Если бы вы были моим сыном и говорили столь безответственно, я бы выпорол вас, несмотря на ваш возраст.
— Вы бы не осмелились! — твердо сказал Синхил. В голосе его прозвучала совершенно неожиданная повелительная нотка.
Камбер заметил это и постарался скрыть улыбку.
— Да, я бы не осмелился, вы правы. И в основном потому, что вы уже начинаете вести себя, как принц, хотя всячески стараетесь избежать этого. Неужели брат Бенедикт смог бы ответить так, как ответили вы?
Синхил, в голове которого теснились взбудораженные мысли, опустив голову, прошел к своему креслу и сел. Он не смотрел на Камбера и с большим усилием сдерживал руки, сложенные на груди.
— Мне очень жаль, простите меня.
— Простить вас за то, что вы поступаете так, как должны? Неужели вы не видите, что вы — принц Халдейн?! Вот в чем ваше предназначение, а не в судьбе брата Бенедикта, думайте о вашем монашестве как о временном убежище, где вы скрывались, пока не пришло время выполнить вашу великую миссию.
— Но…
— Принцы — это не просто люди, Синхил, У них есть обязательства перед народом. Они должны защищать народ от насилия. Ваши предки успешно занимались этим в свое время. Ваш прапрадед, отец самого Ифора Халдейна, портрет которого висит здесь, даже при жизни был известен как святой Бэрэнд. И это вовсе не потому, что он провел всю жизнь в молитвах, хотя он, конечно, был богобоязненным человеком. Народ возблагодарил его за то, что он разгромил свирепых завоевателей, муров, и сокрушил их мощь навсегда. Их легионы больше никогда не осмеливались пересечь Южное море и напасть на нашу страну. Вот за что он получил титул святого.
Синхил долго молчал, а когда наконец заговорил, в голосе его зазвучала горечь.
— Святой Бэрэнд. Очень мило. Но вы не требуете от меня чего-нибудь эффектного, например, разгромить жестокого врага. Нет, вы хотите, чтобы я прославился тем, что нарушил монашеские обеты и свергнул короля-Дерини, но мало шансов за это получить титул святого…
— Значит, вы хотите стать святым? — спокойно спросил Райс. — Не многие настолько самоуверенны и тщеславны, что надеются достигнуть такой степени совершенства.
Синхил вздрогнул, как от удара. Мириады эмоций отразились на его лице, он беспокойно заерзал в кресле, судорожно цепляясь за подлокотники и подыскивая правильные слова.
— Это совсем не так. Как мне убедить вас, что я хочу посвятить свою жизнь Богу? Отец Джорем мог бы меня понять, но…
В это время открылась дверь, и на пороге появился Элистер Келлен. Он незаметно остановился, чтобы не мешать говорить Синхилу.
— …как будто вы находитесь в сфере мягкого золотого света, и этот свет защищает вас от всего, что может повредить вам. И вы знаете, что Он здесь, что Он рядом, — говорил Синхил, словно погружаясь в транс воспоминаний, — ваш разум свободно плавает в золотом свете, и вы…
Синхил говорил, и глаза его вдруг стали излучать сияние. Все пространство вокруг него засветилось бледным призрачным светом, едва различимым на фоне света горячего камина и пылающих свечей.
Камбер первым заметил это сияние и указал на него Райсу, в изумлении раскрывшему рот. Синхил продолжал говорить, но его слова уже не представляли никакого интереса для Камбера.
Лорд-Дерини сконцентрировал свои чувства и начал медленно приближаться к Синхилу, готовый войти в контакт, как только обнаружится брешь в защитных полях, а в том, что сейчас появилась возможность войти в контакт, Камбер был уверен.
В это мгновение Келлен кашлянул и привлек к себе внимание Синхила, который прервал свой монолог на полуслове и повернулся к викарию.
Камберу не удалось нащупать контакт, которого он так долго и тщетно добивался и к которому был так близок.
Синхил вскочил и поклонился генералу, а Камбер испустил глубокий вздох, эхом отозвавшийся в мозгу Райса.
Джорем и Ивейн, казалось, не заметили ничего и оставались в стороне, хотя и в работе с Синхилом в это время была кульминация.