Он быстро оделся и начал вертеться перед зеркалом, наслаждаясь мужественным видом блестящего воина, смотревшего на него из-за стекла. Затем он позвал женщин, чтобы отблагодарить их. После теплого выражения своих чувств, что было для него весьма необычно, он попросил их помочь ему вооружиться, нужно, чтобы человека, который не рожден носить оружие, готовили к бою женщины.
И они помогли Синхилу, хотя их пальцы болели от бесчисленных пряжек, ремней, шнуров.
В глазах их стояли слезы. Ивейн надела на него меч с крестообразной рукоятью на белом ремне — символ чистоты, как пояснила она, поцеловав его в щеку. Затем она отступила назад, уступая место Меган.
Принцесса, оставившая свой подарок напоследок, робко смотрела на мужа, который все больше походил на короля.
Едва слышным голосом и едва дыша от волнения, она достала корону — не простую серебряную корону, возложенную на его голову в ночь их венчания, а золотой обруч, украшенный четырьмя серебряными крестами.
Едва Меган взглянула в его глаза, руки ее задрожали. Синхил, тоже взволнованный, взял ее пальцы в свои, так, что корона оказалась между ними. Меган проглотила слюну и попятилась, стараясь освободиться, но Синхил покачал головой и привлек ее к себе.
— Пожалуйста, прости меня. Я плохо относился к тебе в то время, когда мне следовало благодарить тебя за сына, за твою поддержку, которая была мне так необходима.
Он посмотрел на ее живот, затем снова с улыбкой взглянул в ее глаза.
— И за наших сыновей, которые будут. На этот раз их будет двое, я знаю. Оба мальчики.
У нее от удивления раскрылись глаза. Хотя Райс уже сказал ей, что у нее будет ребенок, мальчик, но по ее внешнему виду ничего нельзя было определить. И откуда он мог узнать, что их будет двое?
— Вы знаете, милорд?
— Я знаю.
Он рассмеялся.
Меган опустила глаза и очень мило засмущалась. Синхил подумал, что он никогда не видел ее такой привлекательной. Он почувствовал, что Ивейн и Элинор смущенно потупили глаза, что им не по себе оттого, что они присутствуют при столь откровенной сцене нежности. Но он не обратил на это внимания. Он внезапно понял, что может сегодня погибнуть, несмотря на всю их военную мощь и тщательную подготовку, и тогда он больше никогда не увидит это прелестное дитя — свою жену.
Странно, но слово «жена» пришло легко и просто, и оно уже не несло в себе никаких душевных мук и терзаний. Внезапно ему стало жаль того времени, которое он так бездарно провел вдали от этой женщины, вынашивая планы мщения, и он понял, что должен сделать, чтобы заслужить прощение.
Он легонько взял корону из ее рук.
— Я надену этот символ твоей любви, только при одном условии, — сказал Синхил, с упоением глядя в эти невообразимо прекрасные глаза. — Ты должна первая надеть ее.
Он осторожно опустил корону на ее волосы.
— Пусть она будет символом того, что ты — моя королева и мать моих будущих детей. А в случае, если я не вернусь с боя, ты будешь полноправной королевой Гвиннеда.
В ее глазах заблестели слезы счастья.
Синхил осторожно снял с нее корону и водрузил на свою голову. Он поцеловал жену в губы и повел ее и других женщин в церковь для мессы.
Уже было далеко за полночь, когда знатные лорды Гвиннеда уложили пьяного Имре в постель. И только через полчаса после этого архиепископ Энском сумел ускользнуть от загулявших дворян и направиться в дворцовую церковь.
Этот вечер для Энскома был тягостным и нескончаемым, поскольку он знал, какие события ждут его впереди. Ему было гораздо труднее, чем обычно, находиться среди пьяных и хвастливых дворян. Не однажды в течение вечера он едва сдерживался, чтобы не взорваться. Лорд управитель дворца, заметив его угрюмое настроение, сказал, что нехорошо так выделяться среди веселящихся людей. Энском заверил его, что всему виной приступ тошноты, который, вероятно, скоро пройдет. Управляющий принес ему чашку козьего молока, ведь весь двор знал о плохом желудке архиепископа.
После этого Энском с большим трудом изображал бесшабашное веселье, чтобы не привлекать ненужного внимания.
Но праздник в этот раз был очень странным — полным напряжения, каких-то подводных течений. Так редко бывало при дворе Имре, в особенности на празднике Зимы, самом веселом празднике года.
Энском подумал, что Имре подозревает о скором приходе грозных событий, и вся эта безрадостная вакханалия была обусловлена растущим ощущением приближающегося заката династии Фестилов.
Энском также отметил в уме тот факт, что в этом году Имре приказал всем одеться и явиться на праздник в зеленом, а не в ослепительно-белом, как в прошлом году. Видимо, призрак кровавого злодеяния все еще беспокоил его душу.
Принцесса Эриелла на празднике не была, да ее и не ждали. Она редко появлялась на людях в последнее время. Ходили слухи, что она много и тяжело болела, а более злые языки утверждали, что болезнь Эриеллы обусловлена внезапной потерей веса после того, как она девять месяцев непрерывно толстела, но такие разговоры моментально прекращались, как только поблизости оказывался король.
Сам Энском об этом не имел своего мнения.
Но если Эриелла действительно была в тягости, то это могло быть только результатом ее преступной кровосмесительной связи с братом. А если это так, то ребенок будет большой угрозой для трона, если выживет. Так что эту проблему нужно было решать сразу. Но, возможно, Эриелла была неповинна ни в чем, хотя Энском в этом сомневался.
Итак, этот праздник Зимы внешне проходил, как все праздники, когда людей заставляют веселиться, даже если им этого не хочется вовсе. Блюд было огромное количество, но все они казались безвкусными измученному нетерпением Энскому.
И когда знатные лорды сняли со стены факелы и повели пьяного Имре в его покои, распевая песни и отпуская грязные шуточки, Энском поднялся и быстро вышел из зала.
Он дошел до церкви, вошел туда и встал, прижавшись разгоряченным лбом к холодной двери. Так он стоял несколько минут, стараясь успокоить взбудораженный разум.
Он подошел к двери ризницы, вставил ключ в замок и вступил в полную темноту, закрыв за собой дверь. В центре ризницы вспыхнула свеча, и он увидел Камбера, Джорема, Ивейн, Райса и еще несколько человек, стоящих вокруг Синхила, на голове которого красовалась корона.
— Давайте без церемоний, ваша милость, — сказал Синхил, когда архиепископ хотел опуститься на колени. — Какова ситуация сейчас? Тиран в постели?
Удивившись тому, как теперь называет Синхил своего соперника, Энском поправил сутану и кивнул.
— Знатные лорды провели его в спальню полчаса назад, Ваше Величество. Он выпил столько вина, что, вероятно, лежит без памяти. Да и вся охрана немногим лучше. Все идет, как мы и ожидали.
— Отлично. — Синхил кивнул. — Один из отрядов уже начал просачиваться в город и занимать ключевые позиции, Мы только ждем вашего слова, чтобы наши рыцари ворвались во дворец.
Энском вздохнул и кивнул.
— Тогда начнем, Ваше Величество. Сегодня у нас будет много работы.
Через два часа замок был уже в руках Синхила. Лишь изредка кое-где в коридорах вспыхивали мелкие стычки. Гвейр и несколько михайлинцев пробрались во дворец и забаррикадировали двери казармы, где спали солдаты охраны, так что михайлинцы имели дело только с солдатами, находившимися на постах.
Джорем и Келлен повели дюжину рыцарей и принца с ближайшим окружением по главному коридору в башню Имре, где им пришлось выдержать короткое, но кровавое столкновение с охраной лестницы.
Хотя четыре михайлинца остались лежать на месте боя, уже через несколько минут мятежники были у покоев Имре.