— Как — твоим голосом? Своим голосом они говорили…
— Ты из тех, кто в карауле стоял?
— Я, леди сида.
На этом — вообще ничего, кроме волос до плеч, усов до подбородка да подвязанных ремешком коротких штанов. Рубахи нет, ноги босы. Почему нет? Тепло, палубу постоянно драят. Если и было что с собой в мешке или сундучке — пропало с кораблем. Осталось — могучие плечи и крепкие икры гребца, ясный лоб без морщинки. И — взгляд. Собака наоборот: «ничего не понимаю, но за словом в карман не лезу».
— Свои у них были голоса? Не мой? Не капитана? Ни слова тайного не говорили, ни грамоты не показывали с подписью и пальцем?
Качание головой. Спокойное:
— Нет. Зачем? Я их узнал, правильные люди… И почему не погнались?
Он не спрашивал, просто недоумевал.
— Правильные. Известные на реке. Отлично!
Немайн обошла моряка кругом. Да, и со спины вид рельефный, а уж когда шею поворачивает… Помотала головой. К делу, голубушка, к делу. Ни дать, ни взять, Екатерина Вторая к гвардейцу присматривается.
— И какое отношение имеет известность на реке к праву говорить моим голосом? Кстати, бывший капитан, вопрос и к тебе.
— Почему бывший?
— Командовать тебе уже нечем. Значит, вопрос — кто имеет право отдавать тебе приказы? Я. А прочей команде? Я и ты. Так почему какой–то известный на реке тип говорит от моего имени, и вы ему верите?
— Он не говорил от твоего имени, — сказал караульный, — он говорил, что ты купила груз.
— То есть передавал мои слова. Или, если я ему молча сунула деньги — действия. Отвечайте: имел ли поджигатель право взять мои слова или действия?
Караульный моргнул. Еще раз.
— Он не брал. Он сам сказал, своими словами. Басом!
— А почему ты его послушал? Или любой известный на реке человек может у тебя…
Немайн замолчала. Что можно взять с человека, у которого ничего, кроме штанов, нет? Да и штаны короткие. Вот!
— …ремень из штанов выдернуть и себе забрать?
— Так если бы забрать… А то же принес!
— Лучше бы чего забрал… — сказала Немайн. — Верно?
Вздохнула. Тем тяжелым, безнадежным вздохом, который жители Кер–Сиди переводят одним словом: «Убытки!» Корабль на нож — мена неравноценная.
До некоторых, кажется, дошло. Кто–то кивнул. Уши уловили несколько «Да», «Так», «Верно». Маловато, но сида запомнила — кто это сказал. Что ж, у этих людей будет шанс получить место на следующем корабле.
— Для того, — сообщила Немайн, — и существует такая штука, как устав. К примеру, римский устав гарнизонной службы, которым некоторые пользуются на суше… и отчего–то забывают, стоит ступить шаг на воду. А устав писан кровью, пожарами и прочими неприятностями, которые кто–то испытал до вас. Так что с сегодняшнего дня мои люди на реке будут служить, как на суше, и торговые — как военные. Кто позабыл, как это делается — не беспокойтесь. Вспомните. В Кер–Сиди, на Марсовом поле центурион вколотит. На этом — закончено. До свидания, добрые люди…
Опустила взгляд на руки, сжимающие улику. Дернула обоими ушами разом.
— Железо — дрянь. Не моя сталь…
Бросила наземь. Повернулась, зашагала к собственно «Голове». За ней потянулась дружина. Послышались незлые насмешки над ополчением, что забывает службу за полстражи после учения… Не то, что рыцари: всегда верны, всегда наготове! Морякам понятно — случись наоборот, и обратись сидово неудовольствие на дружину, сами бы не преминули подколоть рыцарство. Непонятно было другое: в чем оконфузились–то? Кто знал, что на мирной речке Туи нужно служить, как в походе или на страже стен?
Так задумались, что лишь один вспомнил о насущном и заорал в спину уходящей сиде:
— А жалованье?!
Немайн развернулась — вдруг, на месте, всем телом. Стало даже чуть страшно: люди так не могут. На лице заиграла улыбка. Ласковая. Почти…
— За то, что вы отслужили до пожара, все выплачу, за каждый день, за каждую вахту, и за тушение пожара тоже.
— Так это… а потом? Мы ведь не на срок наняты, а в кормление… Непрерывное!
Улыбка превратилась в оскал, показались клыки.
— В кормление от моего водохода. Как только вы займете на водоходе места по штатному расписанию, и жалование пойдет. Только — на этом самом водоходе! Другого у меня нет…
Снова — платье колоколом, башмачки — дробью. Словно и не было! Остается обсуждать свое невезение.
— Эх, друзья… Сида всегда сида. Своя, да чего у нее на уме — никак не поймешь!
И другое, пободрей.
— Ну, от этой вреда нет, только странности. Главное, денег до Кер–Сиди хватит, там всегда прокорм найдется.
— А был бы Кер–Сиди без сиды? То–то. Вреда нет, верно. Польза есть, а что странная… Чего вы хотите от женщины из холмов!
Моряки загомонили, принялись строить планы… Капитан молчал. Он понял — а толку? Поздно! Другого корабля у сиды нет, а и будет — доверит другому. Наверняка мальчишке, только отслушавшему книжную мудрость в Университете. Не нюхавшему речной тины годами, не знающему на Туи каждый плес, каждую отмель… И если молокосос погубит корабль — сида его, быть может, не простит — но поймет! Потому что молодые неумехи состоят сплошь из недостатков — и одного достоинства.
Умения рассуждать так же, как Немайн!
Эх, на их бы место человека с опытом да с тем же преимуществом… Какая бы перед ним открылась дорога почестей! Только сперва будут годы насмешек — кто пощадит солидного человека, усевшегося на одну скамью с юнцами, да еще, как правило, девчонками? Стоит ли оно того?
Днем собрали военный совет. Первый, на котором принялись не хвастаться количеством воинов, не делить будущую добычу — планировать войну. Настолько, насколько ее вообще возможно запланировать.
Здесь — те, кому решать главное.
Пенда. Гулидиен. Немайн.
Беличья накидка. Алый плащ. Белая пелерина.
Сила. Право. Мудрость.
Простой воин на месте короля мерсийского назвал бы собственную ванию — Удачей. Не всякому дано видеть, как счастливые случайности Немайн появляются на свет. Не выпадают, не рождаются, не призываются даже! Маленькая вания строит их, как корабли — в стуке топоров и визге пил, в поскрипывании гусиных перьев и плеске водяных колес, в грохоте механических молотов и жаре кузнечных горнов. Потом спускает на воду — и враг вдруг обнаруживает, что мимо камбрийского войска не пройти, в битве не одолеть, помощи не дождаться. Весь выбор — погибнуть со славой или сдаться на милость, которой у камбрийцев не так уж и много. Рабы им не нужны. Враги — тем более.
Король и сам владеет такой магией. Взять эту же зиму: армия Уэссекса была больше. Сам Уэссекс — больше! А еще он длинный. Выходит, ополчениям собираться дольше, тащиться навстречу друг другу по забитым дорогам, оставшимся еще от Рима… Дальше началась катастрофа, которую иные христианские клирики объясняют исключительно попущением язычнику за грехи саксонских христиан. Может, и так — потому, что это попущение и милость Тора дали королю Пенде способность сообразить: бить врага нужно быстро и по частям, пока все вместе не собрались. Сначала тех, что в центре, потом тех, что подходят с запада и востока… Чтобы все вышло еще быстрей, пришлось самому разделить войско на отряды поменьше. Так, чтобы могли пройти и по дорогам попроще римских — в одном направлении, так, чтобы каждая могла продержаться до подхода помощи…
Потом, когда враг пытался перекрыть поле ровной стеной щитов, английское войско просто и безыскусно било массой. Массой, выстроенной по наставлениям непобедимых римлян в «строй, подобный вертелу». Массой, привыкшей к победам, массой, чуть пьяной от сознания своей силы, своего превосходства. Один мощный удар обычно решает все. Если нет — вновь начинает играть составной характер мерсийского строя и численное превосходство. Пенда никогда не ставит все на один излюбленный маневр. Обычно, когда большая колонна под белыми драконами размеренно вышагивает навстречу врагу, отряд поменьше пробирается противнику в тыл. Часто — лесом, болотом, торфяником. Точно, как сида ругается! Тут большая сила не нужна. Бывали случаи, когда хватало знаменосца и хороших кустов, в которых могли бы быть мерсийские воины. Иногда не было, а враг бежал, как от настоящих. А время от времени бывали, и враг получал добрый удар в спину.