Сида с каждым шагом все ближе. И вот — бескрайние серые глаза упираются в него.
— Сэр Кэррадок, — заминка. Сейчас назовет судьбу — или с губ сорвется лишь общее «рада»? Вот уши виновато упали вниз, как у побитой собаки… — Сэр Кэррадок, ты слишком храбр. В этом походе мне понадобятся более осторожные люди. А потому я прошу тебя не идти с нами.
Шагнула вбок — и туман сомкнулся, оставляя только сон, бессмысленный и бесконечный. Вокруг мелькают тени. Тени-люди скользят мимо, нокоторые что-то пищат, тени-лошади проносятся мимо. Кер-Нид стоит на месте, и найти свой шатер, наверное, несложно. Да зачем шатер человеку, лишенному судьбы? И винить некого, сам потерял! Не то, чтобы отказался. Утешаться сомнительным величием выступившего против рока героя рыцарь не стал. Различил ясность разума и любовный дурман. Теперь они уживались в голове вместе, почти не мешая друг другу, но тогда, в ночной скачке — нет. А новую судьбу сида подарить не хочет. Или не может. Она не всемогуща. Наоборот: маленькая, хрупкая, так нуждающаяся в защите — и не той, которую дает ящеричья шкура пластинчатого панциря. Увы, закрыть ее телами доведется другим. А у него — туман, и ничего более.
Кэррадок помахал рукой перед глазами. Болотная муть никуда не подевалась. И куда же деваться? А никуда. Теперь что ни делай, куда ни иди — все одно. Пустота. Так не повернуться ли спиной к последнему остову, что связывает с миром людей, к деревянным башням, мужеством людей и мудростью сиды ставших неприступными? И сделать шаг. Еще один. И еще.
Шаги — это все, что у него осталось. И верный лук за спиной. Остальное — растворилось в тумане, и больше не имело смысла. Таков Иной Мир. Не христианское посмертие. Удел сидов. Здесь можно провести годы — и вернуться к людям в то же мгновение. Или час — но застать правнуков стариками. Можно бежать и остаться на месте — и стоя перенестись в Ирландию или Дал Риаду, а то и на острова блаженных. Сиды как-то ухитряются понимать Иной Мир, и пользоваться им к собственной пользе. Вот и Немайн давеча — наверняка срезала дорожку, а войско подумало — утренняя сырость. И правда же, сыро. Вот и овес не вызревает. Впрочем, что овес человеку, у которого нет судьбы?
Зато есть мужество. Быть может, стоит прекратить служить игрушкой неведомым силам? Сломать себя? Вот дымка гуще, сквозь нее дышит вода. Берега и вовсе не видно, наверное, достаточно просто дойти, упасть в бездонный поток. Лучше муки ада, чем служить орудием злу. Только туман этот наверняка ее. А Немайн — не зло! Достаточно вспомнить ее лицо, когда сына баюкает. И песню, повергающую врагов Камбрии. Тогда, что, и Камбрия — зло? Нет. Всему виной собственная растяпистость. Сам потерял судьбу, сам виноват… Стоп!
Кэррадок с маху хлопнул себя по лбу и захохотал. Были б рядом люди — сочли бы безумцем. Но вокруг вьется молочная дымка, и если на земле его и слышат, то, вздрогнув, затворяют ставни плотней, и крестятся, поминая разных фэйри. Кто — проказливых, радующихся шутке, кто — угрюмых, хохочущих раз в столетие. А кто прижившихся в Волшебной Стране людей, тоскующих по прежней жизни. Эти-то почти правы.
Только Кэррадок не тоскует. Радуется. Понял, наконец! Кто потерял судьбу, может попробовать найти в тумане другую. Может, не свою. Но — судьбу человеческую.
Судьба не попадалась долго. Десять тысяч шагов, сто тысяч — он не считал. Во рту пересохло — спасла фляга, но начало подводить желудок. По левую руку маячило темное, верно, лес, в котором лучник без пищи не останется. Но принять пищу в Ином Мире — признать себя его обитателем. Стать фэйри! Это не отказ от души, конечно, но Кэррадок не хотел надолго задерживаться в краю вечных сумерек. К которым так хорошо приспособлены ясные глаза Немайн…
Оставалось — терпеть и топать, куда глаза глядят. Спереди донесся прелый запах моря. Море дохнуло — и туман смело, как не было. И вот перед Кэррадоком в свете рыжего, как волосы сиды, разъевшегося неплотными тучами Солнца лежит галечный пляж. На сером песке возятся двое, пристегивая кожаный верх к небольшому курраху. Серая запыленная одежда… Рясы. Пялятся настороженно.
— Кто ты, добрый человек?
Голос не подвизгивает, не лопочет с непристойной быстротой. Обычная человеческая речь. Но раз он слышит, значит, должен принять назначенный разговор. Таков закон волшебного мира.
— Теперь уже и не знаю. Но человек. Насколько добрый — судить не мне.
— По крайней мере, ты не сакс. Не поможешь ли спустить лодку? Прошли слухи, что пал восток. Говорят, саксы только пройдут, а судный день пришел для Диведа. Но я-то знаю норов дикарей. Они никогда не проходят мимо, и убивают всех. Братия затворилась в обители, ожидая последнего часа. Куррах у нас один, и обычно назначен для рыбной ловли. Нам же выпало вынести Слово: монастырскую летопись, священные книги…