Девичья любознательность Луковки принесла новую огромную добычу. Ох, и не даром уговорила она слазить в подземный караул именно воинов, говорящих по-саксонски. А чтоб сидели тихо, приставила аннонскую лучницу в надсмотрщицы. Сама напросилась: тоже хлеба не надо, дай чего подслушать. Потом и не рада была: саксы за ширмой стенают и чуть не бороды себе с горя выдергивают. Воины, что понимают — перемигиваются, руки потирают. Большие пальцы — кверху. Это у одного. Другой рот зажал, на спину свалился и ногами сучит. Тихо. И уже ясно, что, как пост сменят, будет что послушать, а потом всласть пересказать ватессе. Но это же сколько ждать! Если бы беседа была еда, на слюнки б изошла. Целиком. А так — выжила. Все выслушала. Ахала, охала, смеялась. А там потащила рассказчиков к Нион.
Ватесса смеяться не стала. Немедленно послала за Анной, богиней и Харальдом. Ну а кто еще в верованиях саксов разобраться может?
Харальд подтвердил: саксы боятся сглаза. Кружочки кожи, что вынесли с ценностями — не что иное, как жертвы. В Норвегии, правда, когда воин посвящает себя Отцу Дружин, довольно простого пореза. А саксы народ, верно, подлый, им без залога веры нет — вот и оставляют в храме кусочек кожи. Имея часть чужого тела, великий ас такого может натворить, если кто обета не сдержит… Тут Харальд задумался, а подумав, пришел к выводу, что и представить не может, каков тут будет предел власти. Впрочем, посвящение Одину обычно означает всего-навсего согласие воина погибнуть в следующем бою — лишь бы войску досталась победа.
Анна, пожав плечами, заявила, что уж она-то не ас. Но натворить гадостей человеку, имея кусок добровольно пожертвованной кожи, может немало. Даже со света сжить. Но никогда не делала, как христианка. Ей-ей. Грех это. А что заказчик якобы может взять грехи ворожеи на себя — дурацкая байка. Опять же — на войне дозволено больше, да что епископ скажет? Если уж сиду за бой перед воротами судил.
Тут все на Немайн уставились. Мол, решай, матушка-командирша. Как скажешь, так и будет.
— Я не черная колдунья, а честная христианка! Потому колдовать не будем, — решительно заявила Немайн, — более того. Я не могу совершить многие таинства, но погребальная служба — то, что мне дозволено. Подобно капитану корабля. Еще, кстати, могу повенчать и окрестить. Только сейчас это не нужно, саксы же язычники. Останки саксонских воинов мы предадим земле со всем должным уважением. И пусть со стены видят — против мертвых врагов мы ничего не имеем. Мертвый враг — хороший враг.
— Там и останки живых! — встрепенулась Нион, — Ой, что я сказала…
— Верно сказала.
Тут и до Анны дошло. Великолепно! Те саксы, кто перед осадой посвятил себя Вотану, и так чувствуют себя неважно. Теперь у них нет уверенности, что они погибнут ради общего торжества. А если еще и церемонию провести — будут уверены, что полягут зря. Только…
— Наставница, кожи лучше сжечь. Саксы же язычники.
Да и заставлять человека гнить заживо неделями — слишком уж жестоко. Пусть умрут быстро!
К утру церемония была готова: перед широкими восточными воротами, посреди римской дороги — перед самыми рвами контрвалационной линии установили жаровню. Нион слегка развернула скорпиончик — не точно на ворота, а так, наискосок, веревки по земле валяются, в праще свинцовые, дорогущие, пули. Но со стены видно только расчет, что и камень пока к машине не тащит, и вообще — глазеет на сидовское волхование, пока начальства рядом нет. У других зевак под плащами луки — а стрелы уже воткнуты в землю за частоколом, чтоб видно не было.
Началось с раздачи добычи. Что на поле происходит театр, в городе не догадались, у самих так и происходит: свары за каждую вещицу, раскроенные пополам тарелки. И даже чаша-дароносица. Харальд прекрасно сыграл жадного варвара-язычника. Может быть, именно потому, что он и есть жадный варвар-язычник! Которому ничего не стоит упереться и ото всякого разумного выкупа отказаться. Хочу половину золотой чаши, и точка. Понравилась.
Пришлось рубить. А церкви можно новую подарить.
Саксы смотрели со стены, как примерно равный по силам противник делит их добро. Даже не взятое с боем — краденое. Непостижимо, мистически, но — именно краденое. Впрочем, когда уводят столько золота, с точки зрения кельтов это подвиг не хуже прочих. А если учесть, что родная сида чужое божество раздела — так и вовсе повод сочинить сагу. А щедрость? Сама ведь взяла, с малой помощью, а делит на всех…