Немайн же констатировала факт: вокализы действительно оказались оружием. Психологическим. Услышав нечеловеческие завывания — а Немайн, шалости ради, забиралась на распевке в четвертую октаву, хотя в основном разрабатывала середину и низы, как советовал призрак из снов — бедняга, решивший переночевать в пещере и послушать песни сиды, испугался. Что ж, кельтское любопытство иногда бывает пороком. То, что хранительница правды выплатила виру клану погибшего, все сочли жестом щедрым и необязательным. Анна даже помянула «добренькую сиду-транжиру», а Тристан заявил, что это истинно по-рыцарски.
Немайн этот случай прибавил работы, создав славу добренькой. Из-за чего к ней полезли судиться с мелочами, отвлекая от настоящей работы. Чтобы не терять на суд больше одного дня в неделю — ради действительно важных дел вроде споров между кланами — пришлось ей кодифицировать камбрийское обычное право. И назначить нескольких заместителей — по одному от каждого клана, велев судить тяжбы внутри кланов, при желании сторон и дозволении старшины, по книге сиды. И присягу принять: «Читать, что написала Хранительница Правды, без искажений, без пропусков, без дополнений, то, что подходит случаю. И да покарают меня Господь-Спаситель и Владычица Холма, если я нарушу клятву»… Текст клятвы судьи зачитывали перед вынесением суждения о деле. Процесс записывался. К изумлению Немайн, кодекс оказался куцым: множество обычаев настолько сами собой разумелись, что заносить их на пергамент никто и мысли не имел…
Помимо обычаев, сделки тоже ленились заносить на пергамент. И началась у хранительницы правды головная боль. То ли в самом деле головушку застудила, то ли — вконец умучили. Дела шли как одно: межклановые, сложные, записей — никаких, видоков много, но все говорят по-разному. Своего филида-запоминателя в округе нет. Хорошо, хоть уголовщины нет! Воров — мало, убийство сиде не принесут — сами разберутся. Обычными способами. А вот хозяйственные да торговые вопросы — дело другое…
— Я первую половину выплатил.
— Не выплатил!
— Выплатил, овсом…
— Но овес нынче дешев!
— Но когда я платил, он был дороже…
Немайн сидела в просторном кресле судьи — на пятках. Что поделать, если иначе тебя не рассмотрят в недрах этого циклопического сооружения. Если же забраться внутрь с ногами, да спину выпрямить — острия ушей лишь немного не дотягиваются до верха спинки. На которую, впрочем, не опереться — теряется где-то сзади. Даже Анна Ивановна, даром, что богатырского сложения, даже Эгиль — и те признали — трончик великоват. Харальд великана Имира помянул. А Тристан просто уточнил — это стул или кровать?
Впрочем, сейчас-то спина наклонена вперед. Подбородок покоится на сцепленных в замочек кистях. Хочется зевнуть. Но вместо этого приходится опрашивать свидетелей: «Сколько стоил овес четыре месяца назад?»
Наконец, удается что-то придумать. Обе стороны расходятся, ворча. Дело решено, и они скорее недовольны долгим разбирательством. А несчастной сиде — решать следующее! И, видимо, серьезное да сложное. Уж больно люди солидные пожаловали. В том числе ирландка-судовладелица. Неужели снова рыба?
Немайн захотелось заткнуть уши. Прошлого «дела о рыбах» ей хватило надолго. Хорошо хоть, отец Адриан не стал оспаривать решение публично. Зато потом попытался пропесочить с глазу на глаз, этак укоризненно — мол, отчего и почему решение не в пользу Церкви? Фактов-то нет!
— Потому, — сида почти рычала. Высоконько, ну да уж как могла, — Потому, что Церковь тут без года неделя. Где священники из местных? Какой процент оснований домов освящен? Не по городу, а по хуторам-деревням? Сколько пар венчано? Сколько священников рукоположено? А рыбу вынь да подай… И, кстати, где книги, в которые вы записываете подати?
Адриан подал ей со стола толстую, малость истрепанную книгу. От первого же взгляда внутрь сида уныло сгорбилась.
— Так… И что, святой отец, у вас вообще все свалено в одну кучу? Так это именно куча и получается, а не документация. Отче, ну ты же грек, как же так можно…