И вот опять началась старая история, опять начались бессонные, бешеные ночи, опять кутежи и вакханалии: жизнь Сони вошла в прежнюю колею.
Приехав в Москву, Посвистов не застал уже у себя Соню — она уже переехала. Вместе с тем, он получил от коридорного пакет. В пакете лежали все деньги, которые он присылал ей из деревни, но писем его не было; также не было никакого письма от Сони.
Впрочем, к чему бы служило письмо? Посвистов и без того все понял.
Глава VIII
ПОСВИСТОВ КУТИТ НЕ НА ШУТКУ
С Посвистовым случилось то, что очень часто случается со многими: он закутил.
В последнее время, на Посвистова обрушились самые непредвиденные удары.
Сначала смерть отца, сильно на него подействовавшая, затем измена Сони, Сони, которую он любил со всем жаром и увлечением юношества, со всем пылом и страстью первой любви. Посвистов не вынес всех этих ударов. С горя он закутил.
В кутеже Посвистова было мало веселья и молодецкой удали — это был мрачный кутеж, кутеж отчаяния, если только можно так выразиться. Один, или с кем-нибудь из товарищей, он напивался мрачно, систематически, причем и вино на него почти не действовало.
Большая часть собутыльников Посвистова были, что называется, на последнем взводе, а он, совершенно трезвый, сидит себе, как ни в чем не бывало, неподвижно уставившись на какую-нибудь точку.
Чортани почти поселился у Посвистова. Он был в восхищении: он наконец нашел себе товарища, который не только равнялся с ним в истреблении горячих напитков, но даже превосходил его.
Посвистов, вместе с Чортани и еще одним товарищем, Шевелкиным, напивались ежедневно, начиная с утра. По вечерам они обыкновенно исчезали из дома и возвращались уже на другой день часа в два или три.
Личность другого товарища Посвистова, Шевелкина, заслуживает описания.
Это был малый высокого роста, плотно и коренасто сложенный. Лицо его, изрытое оспой и слегка усеянное веснушками, было в высшей степени некрасиво и невыразительно; даже с виду могло показаться глуповатым. Товарищи говорили про него, что у него в лице отсутствие всякого присутствия; остряки говорили наоборот, что у него присутствие всякого отсутствия. Шевелкин, слыша эти остроты, только усмехался и большей частью отмалчивался.
Тем не менее, Шевелкин был парень очень неглупый. Человек добрый и честный и надежный товарищ. Физическая сила его была удивительная: он сгибал и разгибал подковы, завязывал в узел железные кочерги, поднимал за задние ножки стул вместе с сидящим на нем человеком и вообще показывал такие фокусы, что уму непостижимо.
В скандалах Шевелкин был драгоценным товарищем. Он никогда сам его не начинал, никогда сам в него не вмешивался и большей частью сидел в стороне. Но зато, в то время, когда товарищей его уничтожали и теснили и противная сторона была уже уверена в победе, перед неприятелями вдруг появлялся Шевелкин.
В одно мгновение дело принимало другой оборот: энергическое усилие, два-три могучих удара — и враги, посрамленные и разбитые, удалялись с поля битвы.
Шевелкин был очень, очень беден: он перебивался кое-как уроками, составлением лекций, перепиской, сотрудничал в какой-то дешевой газетке; тем не менее, ни один нуждающийся товарищ не уходил от него без ничего, если только он обращался к Шевелкину с просьбой ссудить его деньгами: Шевелкин лез в петлю, а доставал денег и давал нуждающемуся.
— С чем же ты сам-то останешься? — спрашивали его иногда товарищи, смущенные такой непрактичностью.
— Это, брат, не твое дело, — обыкновенно отвечал Шевелкин. — Обойдусь как-нибудь. Как же не помочь своему брату, студенту?
Честь имени «студент» была драгоценна для Шевелкина; чтобы поддержать честь этого имени, Шевелкин готов был на все.
Раз с Шевелкиным случилось следующее происшествие.
Как-то зимой, с одним из своих товарищей, часов около 2-х вечера, заехали они поужинать в какой-то трактир.
Спустя четверть часа после прихода их, в залу вошел какой-то необыкновенно щеголеватый господин с длинной, толстой часовой цепью и поместился невдалеке от них, как раз напротив какого-то молоденького купчика, упивавшегося шампанским.
Заказав себе хороший ужин с бутылкой венгерского, франт самодовольно развалился на диване, обводя презрительным взглядом окружающих.
К франту подошел половой.
— Ваш извозчик, сударь, просит, чтобы вы его отпустили, — произнес половой, обращаясь к франту.
— А я и позабыл, — протянул франт. Он полез в боковой карман, вынул оттуда полновесный бумажник, достал оттуда рублевую бумажку и отдал половому.