Через неделю после того, Таня вручила мне первую тетрадку своих записок, с приложением еще и другой, писанной одной из ее знакомок, девушкой, по словам моей приятельницы, попавшей в этот омут из весьма хорошей жизни и подучившею даже порядочное образование.
(Здесь помещаются пока только некоторые выдержки из тетрадки этой, несколько серьезной, таниной знакомки. Тетрадь же Тани напечатается и выйдет в свет, вслед за этой книжкой, в самом непродолжительном времени).
ИЗ ЗАПИСОК МАШИ
5-20 июля.
Я рада, очень рада, что, смотря на Таню, вздумала вести также свои записки. Принадлежа, по счастью, к числу редких исключений моей среды, к числу женщин, получивших порядочное образование, я, принимаясь за этот, немножко странный в настоящем моем положении труд, прежде всего возьму на себя задачу — изложить на бумаге те мысли и чувства, которыми обуревается женщина в первые годы своего странствования по дороге разврата. Обыкновенно полагают, сколько я заметила, что падение совершается мгновенно. — Нет, много женщине приходится прежде перестрадать и перенести, пока она совершенно свыкнется с новой своей ролью, на которую наталкивается она, большей частью, случайно, почти бессознательно.
Напрасно всех женщин, заклейменных общественным мнением эпитетом «падшие», подводят под одну категорию. Тут необходимо, мне кажется, принимать в соображение и время пребывания ее в этой жизни, и обстоятельства, сопровождавшие и обусловливавшие ее падение, и среду, в которой она жила прежде. Не всякая женщина одинаково относится в первое время падения к своему новому поприщу: одна готовилась к нему чуть не с пеленок, другая была воспитываема под условиями совершенно противоположными, — для одной, следственно, переход к развратной жизни совершился легко и быстро, а другая должна была еще заглушить и убить в себе все присущее ей доброе и честное, что не может быть, разумеется, делом нескольких дней или даже месяцев. Сколько внутреннего самоборения и нравственных страданий должна перенести женщина в первое время своего падения, сколько слез принуждена она бывает пролить до момента совершенного погружения своего в омут разврата.
Скажут, пожалуй, что «чем слезы проливать да мучиться, то не лучше ли приняться за честный труд и оставить эту унижающую в женщине всякое человеческое достоинство дорогу»?
Лучше, но очень трудно, так трудно, что если и бывают примеры возвращения нашей сестры на путь истинный, то разве только благодаря каким-нибудь исключительным, особенным случаям. Столько неблагоприятных условий встречают ее на пути возвращения, столько препятствий противопоставляется на нем ее отчаянным усилиям, что она, изнемогая в борьбе, теряет последние силы и — погружается в омут окончательно…
Я сужу по себе: чем бы я не пожертвовала, чего бы я не дала за возможность возвратиться к прежней жизни! А между тем, сколько ни случалось мне порываться к этому — все напрасно. Самый склад жизни нашей и условия ее таковы, что попытки обыкновенно только и остаются попытками.
Первый приют, находимый падшей женщиной, это — так называемая квартирная хозяйка. Недурная собой девушка с охотой принимается содержательницей квартиры, располагающей каждой жилицей как своей собственностью. Переменив свое простенькое ситцевое и часто ветхое платье на роскошное шелковое, она становится с этого момента в такие обязательные отношения к своей хозяйке, что нечего и думать о скорой возможности выйти из долга. Чем девушка лучше собой, тем больше хозяйка ставит на ее счет денег за наряды, желая этим путем вернее и прочнее закабалить ее неоплатными долгами. Шляпка, стоящая три рубля, идет в этом случае за двенадцатирублевую, а десятирублевое платье оценивается в тридцать рублей. Таким образом, девушка, не успев еще одуматься и оглядеться в новом своем положении, видит уже полную безвыходность его. Она становится собственностью хозяйки, делающей с ней что угодно, и поневоле, не мечтая уже о возвращении на путь истинный, погружается в омут все более и более. Вот каким тяжелым путем, путем гнетущей необходимости, свыкается женщина с развратной жизнью.
Я вот уже пять лет веду эту жизнь, но до сих пор не могу еще освоиться с ней, не могу привыкнуть к мысли, что отрешиться от этой жизни — уже не в моих силах.