13-го июля.
Надоел мне вчера этот Васька и с лихачом своим… «Я, — говорит, — ничего для тебя, Маша, не жалею: видишь — лихача какого взял к Издеру, чтобы доставить тебе удовольствие». И это раз двадцать повторяет. Ну, уж велико удовольствие!.. Дураки эти мужчины, право! «Мне бы, — говорит, — нужно ехать к знакомому по важному делу, да жаль тебя оставить — скучать будешь!» Смешной народ!..
И вот, должна была до трех часов утра проскучать, тянуть кислое шампанское и выслушивать глупые речи глупого человека.
Так вчера, так сегодня, так завтра — и всегда так…
А отчего? Оттого, что эти господа привыкли видеть в нас вещь, не более. Присутствие человеческих стремлений, по мнению их, в нас немыслимо; даже исключения, везде допускаемые и возможные, в применении к нам — кажутся всем одной мечтой.
И вот сидишь, волей-неволей, с каким-нибудь болваном целые долгие и скучные часы, выслушивая подчас — смешно сказать — нравоучения!.. Ха, ха, ха!.. Как смешны эти нравоучители в глазах даже той самой, по их выражению, падшей женщины, которой они напевают о возможности и прелестях возвращения на путь истинный! Как глупо, смешно и даже подло то цветистое наставническое красноречие, которым обыкновенно допекают нас все эти Васи, Пети, Вани и Коли! Где смысл в них, в этих нравоучениях, где совесть в них? Развратить нравственно женщину, убить в ней стыд, самолюбие, даже совесть, столкнуть ее, как сами они выражаются, в пропасть и потом напевать ей, разнежившись ее красотой и винными парами, о возвращении на путь истинный! Как глупо и подло!
Падшая женщина теряет, благодаря этим же Васям-проповедникам, стыд и совесть очень скоро, но ум она не теряет: мы хорошо понимаем и причины нашего падения, и истинный источник читаемых нам Васями и Колями проповедей. Да и кто сами эти проповедники? Не те же ли это самые падшие создания, прикрывающиеся только почему-то привилегированным как будто бы костюмом и ложной снисходительностью общественного мнения к этому костюму? Чем эти нравственно падшие создания в шляпах и фраках лучше нас — падших созданий в шляпках и кринолинах? Неужели же тем, что они губят нас для себя, а мы губим себя — для них?.. Глупо!
Мне кажется, я могу провести правильную параллель между нами и ими, и доказать даже, что они, эти бросающие в нас грязью презрения существа… хуже нас.
Вот, хоть бы Костя Пустозеров! Ну, чем не гадина, например, этот вечно раздушенный, завитой и подбритый франт, натолкнувший меня обманом на настоящую мою дорогу, и, через пять лет моего странствования по ней, забравшийся ко мне, в пьяном виде, читать нравоучения! Неужели меньшего, сравнительно, презрения заслуживает этот господин, выманивший шестнадцатилетнее дитя из-под честного крова отца и матери, обесчестивший его, бросивший потом и не думающий еще остановиться на одном этом? А между тем, посмотрите те ходули благородства, на которые становится он перед своими знакомыми, взгляните на роль, которую он между ними играет! Прекраснейший, достойнейший молодой человек, говорят все, дивясь его совершенствам. Где же тут смысл, где же тут справедливость?
Не забуду я его посещения.
Завитой и пьяный, приехал он ко мне и, точно дома, разлегся на диване.
— Что ты разлегся-то? — спрашиваю я. — Ведь ты не гость мой.
— Почему же не гость, ангел мой?.. Разве я не такой же, как все?..
— Нет, потому что четыре года позволял себе насмешничать надо мной при каждой встрече на Невском, несмотря на то, что меньше всякого другого имеешь на это право.
— Ты все такая же колкая и злопамятная?..
— Это все равно — думай как хочешь, только я не желаю твоих посещений.
Его физиономия несколько вытянулась.
— Во-от как!.. — со скрытой досадой проговорил он. — Послушай, Маша: я, ты знаешь, всегда был человеком гуманным; мне жаль видеть, как женщина, прекрасная собой, умная, образованная и не совершенно еще утратившая женственность, падает, падает — и скоро, может быть, погибнет окончательно. Я нарочно отыскал тебя. Еще надежда возвратиться на путь истинный для тебя не должна исчезнуть. При твоем образовании, при твоем уме…
— Да, я умна, умна уже потому, что считаю тебя дураком, — перебила я его.
— Гм… ты начинаешь, вместо благодарности за мое благородное участие к тебе, говорить дерзости.
— Благородное участие!.. — вскричала я, выйдя из себя. — Мерзавец вы, господин Пустозеров, вот что!.. Большой руки вы мерзавец, это понимаю даже я — падшая женщина!..