— Вот моя визитка, — протянул мне Абрам Натанович картонный прямоугольник. — Если меня нет в офисе, можно оставить сообщение секретарю. Или самому скинуть сообщение на пейджер. Знаете, как пользоваться?
Я кивнул. Такие аппараты я еще застал, у меня даже самого такой был. Звонишь оператору, называешь номер абонента и диктуешь короткое сообщение. Или, наоборот, от кого-то получаешь. Для начала девяностых и даже ближе к их концу — натуральная фантастика, но гораздо доступнее, чем сотовая связь. Мобильники еще только появлялись, полный комплект связи стоил 5 тысяч долларов, еще и разрешение нужно было получать от Госсвязьнадзора. Так что гробоподобных сотовых в нашем городе не было даже у Севера и явно не бедствующего Эренштейна. Я уж молчу про спутниковые телефоны, по которым звонишь и прямо-таки видишь, как твои деньги машут на прощание крылышками.
— Домой? — повернулся Жогин, когда мы уселись в его «бэху».
— Нет, — я покачал головой. — В зал. Дела никто не отменял.
Лицо Серого вытянулось, под глазами набрякли мешки. Но он понимающе усмехнулся, завел двигатель и вывел машину из двора. Говорить не хотелось, пусть и было что обсудить. Поэтому Жогин просто включил кассетную магнитолу, и из динамиков послышался хрипатый голос Юрия Шевчука. Он пел про революцию, которая научила нас верить в несправедливость добра.
На душе было гадко. И дело не в очередном трупе — память прошлой жизни притупляла стресс в молодом теле. Просто реальность как будто упорно сопротивлялась тем изменениям, что я вносил. И чем дальше, тем отчаянней и жестче.
— Похоже, не дадут нам сегодня отдохнуть, парни, — проговорил Жогин, вглядевшись в боковое зеркало и нахмурясь.
— А что там? — закрутил головой Дюс.
— Ты про этот «Чероки»? — уточнил я, тоже заметив, что джип едет за нами уже несколько кварталов.
В душе неприятно кольнуло. Вот на таком же «Чероки» приехал киллер, убивший меня в той жизни. И Дюс… Я обернулся на друга и внезапно увидел его постаревшую версию, которая смотрела на мою казнь.
«Ты! Все ты!» — словно бы говорил Дюс.
Я затряс головой, отгоняя видение. Друг снова помолодел и смотрел на меня с явным беспокойством.
— Вадимыч, ты как? — он даже протянул руку, схватил меня за плечо и легонько потряс. — Все нормально?
— Не выспался, — улыбнулся я. — А еще все это задолбало.
— И меня, — согласился Дюс, тоже улыбаясь, но как-то неуверенно.
«Чероки» неожиданно поддал газу, и Жогин не успел среагировать, когда джип наехал тяжелым кенгурушником на багажник. Оказывается, это очень неприятная штука! Нас подбросило, Дюс зашипел, треснувшись головой в потолок, «бэху» повело, но на этот раз Жогин смог ее выровнять.
— Авария? — Дюс завертелся. — А почему мы опять едем?
— Потому что кто-то хочет нам сделать больно, — ответил я, заметив, как «Чероки», моргая дальником, пошел на обгон.
— Ничего, парни, прорвемся, — стиснул зубы Жогин, протянул руку к бардачку, который пижоны зовут «перчаточным ящиком», и вытащил оттуда тяжелый вороненый ствол. Тульский-Токарев, он же просто ТТ. Убойная штука.
— Дай мне, — потребовал я. — Ты за рулем.
Пошли все на хер! Если первую жизнь я легко просрал, то вторую продам как можно дороже!
Лешка был самым обычным парнем. У него даже имя было чуть ли не самым распространенным в Новокаменске. В одном только его классе учились пятеро Лех вместе с ним. Рос он в обычной семье: мама — повар в столовой, папа — токарь на АРПе. Оказалось, что он даже знаком с Вадимом. Когда Лешка рассказал, что работает в игровом клубе администратором, отец сначала на него наорал. Сказал, что это полная херня, совершенно не для нормального парня, планирующего стать мужиком. Вот он, Жека Петров, оттарабанил в Советской Армии, причем послужил в Венгрии, в городе Сегед. За границей был! Потом устроился токарем на завод и стал хорошо зарабатывать. А что эти ваши игрушки? Дурачок у родителей денег стряс, ввалил в ерунду, которая скоро закроется, и дурачку придется отдавать долг. Только уже не родителям, а Жогину и бандосам.
Но потом Лешка принес домой полный пакет еды из нового супермаркета. Еще через пару дней подарил сестренке дорогущую Барби, чем вызвал у нее настоящий восторг. Маме купил дорогую импортную шоколадку и букет цветов, а отцу — хорошую фляжку. И тогда суровый токарь Жека Петров перестал называть сына Лехой-оболтусом. Теперь Лешка был просто сыном и время от времени даже Алексеем. Потом Алексеем Евгеньевичем, и это на языке папы было признание, что он им гордится!