Врач, стараясь перекричать заунывное пение пьяных голосов, философствовал:
— Фемина… О, Фемина! Идея сотворить женщину была лучшей от начала времен, и ею она остается до сих пор. Ребро Адама есть лучшая… ик! Лучшая и благороднейшая часть его существа, равно удаленная от мозолистых ступней, порождающих излишнее беспокойство, и воспаленной головы, соображения которой… соображения…
— Давно это с ним приключилось? Что он несет? — мрачно спросил матушку Джози капитан Питер.
— Не знаю. Я не поняла и половины. Думается, все дело в вашем трофейном роме, капитан. Он повредил рассудок доктора Кида.
— Не думаю. Ром был отличный, скорее уж это воздействие дьявольской жары. Генри всегда оставался неженкой.
Корабельный лекарь не обращал на своего капитана никакого внимания. Он продолжал держать речь, нисколько не смущаясь тем фактом, что захмелевшая мулатка его не слышит.
— Доказать превосходство женщины можно при помощи несложного силлогизма. Этот силло… ик! силлогизм…
Матушка Джози скрестила пухлые руки на объемистой бесформенной груди и с глубоким осуждением уставилась на врача.
— Тут хороший бордель для людей с твердым доходом и твердым разумом, — заявила она. — У нас положено пить вино, принадлежащее заведению, проводить ночи с лучшими девушками острова, и аккуратно оплачивать счета. Я не потерплю, чтобы ваш лекарь, потерявший мозги, развращал моих девочек заумными непристойностями. Заберите его, капитан.
— Эге, должно быть, у дока вдруг кончилась звонкая монета в кармане.
Содержательница шлюх ухмыльнулась узкими словно порез губами.
— Не подумайте лишнего, мистер Баррет. Он заявился сюда с уже полупустым кошельком.
— Ладно.
Питер прошагал через комнату, снял сонную девушку с колен врача и положил ее в угол на циновку. Мулатка тут же безвольно раскинулась наподобие тряпичной куклы.
— Пошли, старина.
Он на всякий случай ткнул Генри Кида кулаком под ребра, потом подхватил его под мышки и грубо вытолкал сначала за дверь, а потом и вовсе за порог заведения. Пустой зал остался за спиной. Обиженная проститутка Марта больше не показывалась. На улице засопротивлявшийся было врач обмяк и хрипло бормотал непонятное. Капитана он не узнал. Матушка Джози вышла следом и тяжело топталась на пороге, как-то разом слиняв и потеряв обычные уверенные манеры хозяйки.
— Послушайте, капитан…
— Чего еще? — рявкнул раздраженный Питер.
Толстуха робко замялась.
— Все знают — вы очень смелый человек.
— Ближе к делу, я не нуждаюсь в твоей лести.
— Я только хотела сказать… Странные слухи, мистер Баррет. Они и впрямь очень странные, а когда уходит дерзкая молодость, то любые сплетни способны лишить сна, а что еще осталось у старой одинокой женщины, кроме ночного покоя?
— Что ты собираешься сказать?
Джози отвернула оплывшее подкрашенное лицо. Краска не скрывала дряблой кожи и морщин, в свете раннего утра они выступили во всем безобразии.
— Говорят, будет большая война.
— Ну и что?
— Говорят, наше пиратское братство — бельмо на глазу губернатора…
— А разве когда-нибудь дело обстояло по-другому?
— Многие повиснут в петле.
— Тот, кто дерется, как мужчина, не будет умирать, как собака.
— Но я-то всего лишь старуха! Мне страшно, капитан. Хоть я и стара, но умирать не собираюсь, а ужас по ночам лишает меня сна, заставляет вертеться с боку на бок. Ходили слухи, будто…
Толстуха замолчала, заискивающе и неуверенно пытаясь поймать взгляд капитана.
— Будто я от безысходности продался испанцам?
— Да. Простите, мистер Баррет. Там, где пьют, много болтают. Не всякий язык получается укоротить.
— Не бери в голову, Джози. Распробуй мой трофейный ром, он улучшает сон. А языками я займусь.
Англичанин вскинул совершенно размякшего лекаря на спину и уверенно зашагал к гавани, обходя кучки отбросов и конского навоза. Джози с некоторым сомнением смотрела ему в след.
— Пробудись, старый развратник! Поднимайся, говорю, негодяй, ты мне нужен как никогда.
Корабельный лекарь шумно дышал, но вставать, кажется, и не собирался.
— Ладно, пора добавить тебе бодрости.
Баррет отыскал ведро на веревке, черпнул воды за бортом и вылил ее прямо на непокрытую голову врача, который плашмя лежал на палубе. После первого ведра Кид только вяло поежился, после второго попытался встать на четвереньки, после пятого он сидел на мокрой палубе, с недоумением рассматривая пояс без кошелька и рваную, в винных пятнах рубаху.