— Предатель, — сказала она.
Их проводили в гостиную в левом крыле, где Арнольды встречали сегодняшних гостей. Пол здесь был набран из плиток белого итальянского мрамора, стены тоже отливали ослепительной белизной. Из мебели имелось только пять черных кожаных кресел с хромировкой. Единственной цветовой гаммой гостиная была обязана витражным окнам.
— Добрый вечер, господин судья, — сказал Франк подошедшей чете Спенсеров.
Он крепко ухватил Спенсера за руку, потряс ее и затем поприветствовал Мелиссу легким поцелуем в мочку уха. Когда же сам Спенсер наклонился, чтобы клюнуть носом в щеку Максин, та быстро вскинула ладонь, коснулась ею груди мужчины и даже успела легонько пожать ему плечо. Спенсер всегда обращал внимание, когда его трогал кто-то помимо Мелиссы. Особенно женщины. Тем более женщины малознакомые. А потому, сочтя поведение Максин необычным, он решил изучить ее повнимательнее, но так, чтобы это не бросалось в глаза. Она была лет на десять моложе своего супруга, другими словами, в возрасте где-то двадцати девяти. Длинные обесцвеченные волосы, падающие чуть ли не до поясницы. Очень высокий, даже необычно высокий рост. Наверное, метр восемьдесят три. Или четыре. До сих пор Спенсер считал, что все богатые женщины в Калифорнии проходят курс косметической хирургии, в чем можно винить голливудское пристрастие к молодости, красоте и большой груди. Однако Максин Арнольд была явно довольна собственной тоненькой фигуркой. Ее маленькая грудь едва проглядывала под простеньким темно-фиолетовым жакетом из хлопкового трикотажа поверх длинного платья с набивным рисунком. И все же Спенсер нашел такую худосочность вполне сексапильной. Этому немало способствовали высокие скулы и пухлые губки. (Да, — подумал Спенсер, — с таким ротиком она бы неплохо заработала в порнофильмах.) Франк Арнольд сантиметров пятнадцать уступал в росте супруге, а телосложением напоминал быка. На нем были рыжие поплиновые брюки, рубашка-шотландка на кнопках и туфли в стиле яхтсмен. Прямо скажем, более чем непринужденный наряд для хозяина светского раута в Шарлоттсвиле. Уже успев изрядно облысеть, остатки волос тем не менее он стянул на затылке в куцый «конский хвост».
— Вы не надели персональный идентификатор, — попенял Арнольд Мелиссе.
— Да, я непослушная девочка, — пискнула та.
Арнольд махнул кому-то из прислуги, и тут же ему передали новый бейджик, который он и приколол к усыпанному блестками Мелиссиному костюму от «Джорджио Армани». Даже не испросив разрешения.
— Вы много потеряете, если не будете его носить, — пояснил он. — У нас даже призы заготовлены, когда будем знакомиться с домом!
— Какая прелесть, — заметила Мелисса, не поведя бровью.
Спенсер бросил взгляд на картину, висевшую позади Арнольдов.
— Джорджия О’Киф, если не ошибаюсь?
— Да, — подтвердила Максин, явно польщенная его замечанием. — Вы хорошо знаете искусство, господин судья?
— Моя матушка любила рисовать, да и у Мелиссы университетский диплом по истории искусства.
— Вот эта картина называется «Черная мальва, синий шпорник», написана в тысяча девятьсот тридцатом году, — объяснила Максин. — А рядом с ней «Белладонна», тридцать девятый.
В типичном для О’Киф стиле на полотнах были видны только раскрытые цветочные лепестки. На «Черной мальве» вихрились пурпурные и голубые мазки, а «Белладонна» была в основном представлена белым цветом с ярко-зеленым центральным пятном.
— Для этого зала я выбрала О’Киф потому, что ей одно время довелось жить в Вильямсбурге, — тем временем продолжала Максин. — В ее работах я вижу неукротимую сексуальность, хотя сама она это отрицала. Ее распахнутые бутоны всегда напоминают мне женщину с призывно раскрытой вульвой.