Мелисса, до сих пор хранившая молчание, прокомментировала:
— Симпатичные репродукции. Кто их сделал?
Максин метнула в нее свирепый взгляд:
— Это не копии. К тому же мне глубоко неприятны люди, нанимающие ремесленников для имитации чужих работ.
— А мне казалось, что большинство картин О’Киф хранится в музеях, — поспешил Спенсер на помощь жене.
— Большинство, но не все! — Максин взяла супруга под руку и добавила: — Франк выкупил их специально для меня, из частной коллекции.
Сияющий Франк Арнольд провел Спенсеров на заднюю лужайку, где уже добрая сотня гостей собралась под громадным тентом-шапито в пурпурно-золотых тонах. Края тента украшали полутораметровые золотые кисти.
— Попробуйте вина, — предложил Арнольд. — Сегодня у нас вино домашнее, из маленького калифорнийского виноградника, что мы недавно приобрели.
С серебряного подноса подскочившего лакея он взял бокал бордо и протянул его Мелиссе.
— Новое хобби моей Максин, — добавил он.
Мелисса сделала глоточек.
— На мой взгляд, слишком уж терпкое, — заметила она.
— Вот как? — отозвалась Максин, пригубив из своего бокала. — А наши эксперты говорят, вино великолепно.
— Вы не увлекаетесь атлетизмом? — обратился Арнольд к Спенсеру. — Штанга? Пробежки по утрам?
Мелисса фыркнула.
— Да нет, — ответил Спенсер. — Знаете, совсем нет времени ходить в спортзал.
— О, это следует исправить, — сказал Арнольд. — А я вот в пять утра сразу за гантели.
— Одержимый, — добавила Максин.
— Ну и пусть одержимый. Я в восьмом классе был совсем хиленький, — доверительно сообщил Арнольд. — Любой задира мог дать мне оплеуху. А потом я сказал «хватит»! И полностью переделал себя атлетизмом. Дважды в день я ходил в спортзал и к выпускному вечеру стал самым могучим старшеклассником во всей школе. За мной водилась слава компьютерного вундеркинда, но не будем забывать, что этот маменькин сынок лежа выжимал сто шестьдесят кило.
Джейкоб Уиллер, окружной прокурор Шарлоттсвиля, вместе с Флоренс, своей женой, присоединился к компании.
— Прекрасная вечеринка! Великолепная вечеринка! — хлынуло из Джейкоба. — Приветствую вас, господин судья! — потянулся он к Спенсеру и, обменявшись рукопожатием, вежливо кивнул Мелиссе: — Добрый вечер, миссис Ван-ден-Вендер.
Спенсер давно привык, что люди довольно раскованно ведут себя с ним, но всегда переключаются на формально-корректный тон, обращаясь к его супруге. Иного отношения фамилия Ван-ден-Вендер не допускает.
— Говорят, ваша честь, на сегодняшнем заседании свежее пополнение село в лужу? — предложил новую тему Уиллер.
— Правда? — навострил ухо Франк Арнольд. Похоже, новость его искренне заинтересовала. — Люблю, знаете ли, истории про адвокатов, особенно когда их выставляют дураками.
— Эту дурочку зовут Патти Делани, — подхватил Уиллер. — Представляете, она велела своему клиенту прийти в суд в чем-то приличном. А этот идиот заявился в одежде, которую сам же и украл! Его судят, а он сидит в ворованном! Называется, человек внял совету адвоката!
Франк Арнольд обернулся к Спенсеру.
— Думаете, есть основания для апелляции, раз он всего лишь выполнял ее указания?
Спенсер попытался подыскать остроумный ответ, но его опередил Уиллер:
— Это еще что! Самое забавное, что Патти Делани сама одевается как… я не знаю, прямо как в телевизионном варьете или «Звездных войнах»!
Здесь их беседу прервал один из слуг, что-то прошептав на ухо хозяину. Франк знаком поманил к себе Максин, и, вежливо извинившись, они удалились, оставив Спенсера и Мелиссу напротив четы Уиллеров.
Хотя мужчины и работали в одном и том же здании, вращались они в совершенно разных социальных кругах. Уиллер, к примеру, организовал кампанию за избрание самого себя на пост окружного прокурора — в основном потому, что отчаялся зарабатывать на жизнь как частнопрактикующий адвокат. Его с большой натяжкой можно было назвать посредственным юристом, и местной адвокат-коллегии не понадобилось много времени, чтобы распознать и начать эксплуатировать слабые места Уиллера. Поскольку он терпеть не мог расследовать дела, защите сплошь и рядом удавалось договориться о весьма щедрых сделках для своих подопечных. Как ни странно, такая профессиональная ущербность шла ему лишь на пользу и не позволяла стать безработным, потому что практически никто из коллег не хотел видеть на его месте кого-то другого. На перевыборах в прокуроры он всегда шел единственным кандидатом.