Позади послышался скрип лестницы, Милена обернулась и увидела выглядывающую из люка Сабину.
— Ваша милость, велено переодеть вас для церемонии. Его высокопреосвященство уже прибыл и скоро они вместе с господином бароном проследуют в собор.
— Я уже спускаюсь. Не следует заставлять ждать архиепископа Берхарда.
Собор Всех Верных был полон народа. Ни одно место не пустовало, даже в первом ряду, где помимо самого барона и его дочери сидел весь командный состав гарнизона со своими жёнами. Десятки горящих свечей подчёркивали торжественность события. Обычно отец Иаков не затруднял церковную казну тратами на освещение, но сегодня не поскупился на самые дорогие свечи, что дало возможность прихожанам хорошенько рассмотреть приехавших из столицы гостей. А посмотреть было на кого — стоящий возле алтаря архиепископ Остгренцский представлял собой зрелище, нечасто выпадающее на долю жителей небольшого провинциального городка, каковым всегда был Кифернвальд, несмотря на свой почтенный возраст и огромные заслуги в деле защиты южных рубежей Восточного герцогства.
Архиепископское облачение потрясало воображение, затмевая своим великолепием всё, чем мог похвастаться собор, включая оба витража. Расшитая риза сверкала в свете свечей при каждом движении Берхарда так, будто была соткана из бесчисленного количества неугасаемых искр. Митра вызывала особое уважение среди людей, вращавшихся в армейских кругах, где размер головного убора значил очень много. Ритуальный посох в левой руке архиепископа мог бы и потеряться на фоне сияющего облачения, если бы не золотое навершие, выполненное в виде символа веры в Двуединого — вытянутого ромба со вписанной в него окружностью.
В двух шагах позади Берхарда стоял прибывший вместе с ним господин, сменивший свою неказистую шапку на роскошный чёрный берет. Его чёрный с красным камзол не сверкал золотым шитьём, но явно шился не самым последним портным в Остгренце, а использованные для отделки кружева, должны были стоить немалых денег. Незнакомец был молод, носил щеголеватые тонкие усики и небольшую аккуратно постриженную бородку. Он со скучающим видом ловил восхищённые взгляды местных дам, иногда делал едва уловимый кивок и слегка растягивал губы в улыбке, видимо следуя столичному этикету. Невозможно представить, что он знал лично кого-нибудь из жителей Кифернвальда.
Архиепископ поднял свой посох, призывая к вниманию, и возложил правую руку на Камень Богов — матовый чёрный шар, размером с головку сыра, на подставке в виде усечённой пирамиды. Его с величайшей предосторожностью доставили из столицы и установили на алтаре. Шар засветился мягким слегка мерцающим голубым светом, вызвав большой ажиотаж в первых рядах. Люди повскакивали со своих мест, надеясь получше рассмотреть святыню, о которой все слышали, но видеть доводилось не многим. Со средних рядов возмутились, начав покрикивать на заслонивших обзор, кто-то полез раздвигать руками не в меру любопытных сограждан. Сидевшие у самого входа, не видя вообще ничего, дружно покинули свои места и рванули вперёд. Началась давка, кое-где перешедшая в потасовку. Мужчины активно заработали локтями, пытаясь продвинуться на более удобное место, дамы пустились в словесную перепалку.
— Одумайтесь! Не пристало Верным завету так вести себя в доме божием!, — безуспешно пытался образумить людей Берхард, бросая призывные взгляды на барона. Сеньор Трогот поднялся на ноги, повернулся к толпе и гаркнул во весь голос:
— Отставить! Смирно! Вернуться к первоначальной диспозиции!
Большинство присутствующих были людьми военными, поэтому подчинились сразу и беспрекословно, быстро разойдясь по своим местам. Архиепископ снова поднял посох и, дождавшись тишины, прочёл из священного писания:
— …И склонились они пред образом Великой Матери, прославляя её чрево плодоносящее, и сделались покорны, и замирились между собою, и оставили поле битвы. И расцвела земля, возделанная трудом их. И просветил разум их Несотворённый Отец, и построили они храм и поклонялись там Двуединому, и был мир в сердцах, и умах Верных завету…
Берхард убрал руку с Камня Богов, начавшего на глазах тускнеть, коснулся ладонью груди в области сердца, затем живота, потом лба. Его жест повторили все присутствующие, испрашивая для себя благодать высших сил.
Милена не успела заметить, откуда появился глашатай, державший в руках горн и свиток пергамента. На одной половине камзола, выполненной в геральдических цветах Трогота, был вышит дракон, на другой — в чёрно-золотых цветах герцога Гедеона — рука, держащая пучок стрел. Глашатай протрубил в горн сигнал "внимание" и объявил волю барона фон Кифернвальд о том, что титул наследует его дочь. Эта новость уже успела распространиться по городу и встречена была без удивления и перешёптываний. Архиепископу не пришлось повышать голос, чтобы сообщить: