Вистан сел рядом, несмело обнял за начавшие зябнуть плечи, попытался снова извиниться, но Молли прижала палец к его губам и прошептала на ухо:
— Прости, что окунула с головой в свои проблемы. Спасибо, что выслушал.
Он почувствовал, как она дрожит от холода и потянулся за одеялом.
— Эй, Холден!, — хриплый вопль пронёсся над скалами. — Как там твоя баба?
— Да, ничё, резвая!, — ответил другой и заржал гулким неприятным смехом.
— А моя старая, и какая-то квёлая! Может, поменяемся?
— Нельзя! Нельзя! Вы что это удумали?, — запротестовал взволнованный женский голос.
— Давай!, — с воодушевлением согласился Холден. — Уж я-то её мигом расшевелю!
Раздавшийся следом пронзительный визг моментально растворился в вызванном им же эхе. Овцы забеспокоились в своём загоне, их блеяние вплелось в общую какофонию, создав совершенно непереносимую мешанину звуков.
— Бедная Латоя, — вздохнула Молли, — невезучая она… И охрана, как на зло, где-то ходит. Ты не знаешь, как зовут этого…
— Похоже, что Гарван, но я не уверен.
Послышалась трель, издаваемая свистком, затем отдалённые голоса, шум. Молли встрепенулась, прислушалась:
— Кажется, наши подоспели. Вовремя. Сейчас они этим похотливым баранам кожаные мешочки прищемят, чтобы неповадно было. Словно в ответ на её слова, раздался тоскливый стон, затем ещё один.
— Ну, вот и заслуженная награда!, — она засмеялась, легонько толкнула Вистана локтем в бок и строгим голосом спросила: — В чём дело, сэр? Почему вы такой квёлый и не резвый?
— Расскажи о своей семье, Вистан.
— А что рассказывать? Всё, как обычно…
— Ну, это для тебя обычно. Родителей твоих как зовут?
— Маму зовут Гарраят, отца звали Камден. Он был не старый, всего пятьдесят три года прожил. Раны были тяжёлые, да и, — Вистан замялся и неохотно продолжил, — лечил он их.
— Сам лечил раны?, — удивилась Молли. — У ветеранов свой доктор, не считая тех, кто при Родильном Доме.
— Это он так называл, "лечить". Его почти сразу, ещё до моего рождения, определили заниматься перегонкой вина. Так что дома у нас это пойло всегда было. Доктора не смогли найти для него другого снадобья, чтобы унять ноющие раны. Вот он и пил, чтобы не скрипеть зубами от боли по ночам, а потом без этого уже и не мог.
— Грустная история… Он что-нибудь рассказывал о Пещерах, или о стране по ту сторону гор?
— Немного. — Вистан горько усмехнулся. — В тот небольшой промежуток времени, когда боль уже стихала, но он ещё мог соображать. Про Пещеры рассказывать не любил, говорил, что ему до смерти надоели эти каменные кишки. А вот про земли, где живут святоши, вспоминал часто. Говорил, что там просторно, бескрайние поля и луга. Никому и в голову не придёт таскать мешками землю на скалы, чтобы устраивать там пастбища. Люди живут семьями, в сёлах и городах.
— Я немного слышала о городе, правда, не поняла, чем же они там занимаются, если землю не обрабатывают и скот не пасут.
— В городе всё по-другому. — Вистан ненадолго замолчал, вспоминая рассказы отца, и добавил. — Там живут начальники, воины и торговцы.
Молли приподняла руку со сжатым кулаком, разогнула большой палец, потом указательный, несколько раз постучала по ладони кончиком среднего и спросила:
— А что делают торговцы?
Вистан поморщился, потёр лоб и неохотно ответил:
— Отец пытался мне растолковать, но не слишком понятно. Они вроде бы меняют продукты на товары…
— Так и у нас так же. Принесут в склад шерсть или мясо, поменяют на посуду или, скажем, ткани.
— А у них не так. Вот мы как определяем, сколько дадут ткани за меру шерсти?
— Никак. Кладовщик сам знает.
— Вот!, — Вистан расплылся в улыбке и поднял вверх указательный палец. Обладать недоступным другим знанием было приятно, тем более, что пытаясь объяснить, он сам теперь понял то, что ускользало раньше.— Они не ходят за посудой с тюком шерсти. Святоши меняют товары на маленькие лепёшки из серебра — монеты. Если у тебя есть монеты, можешь выбрать себе любую вещь.